На следующий день проснулась от крика Надежды Дмитриевны: «Воры! В этом доме воры! Меня обворовали! У меня из шкафа пропали вещи!» Я вышла, спрашиваю: «Какие вещи у вас пропали?» Она испуганно посмотрела на меня: «А ты тут при чем? Это Шурка, наверное, украла».
Потом мы с Шурой дружили, она приходила на мои концерты. Её дочка до сих пор мне звонит, «тетя Эдита» меня называет, хотя сама уже пенсионного возраста. Шура была чудесной женщиной, воспитала двоих детишек, к сожалению, её уже нет, да и Надежда Дмитриевна умерла от своей базедовой болезни.
Когда про меня снимали телевизионный фильм, привезли в эту квартиру, сейчас в ней живет семья состоятельного человека: он, жена и ребенок. Ничего не узнать после ремонта. Из этой квартиры в свое время я поехала на трамвае в роддом рожать дочку, потом ежедневно ходила с ней в поликлинику. Представляете, каждый день на руках с ребенком спуститься с пятого этажа и подняться на него – потолки по три метра пятьдесят, пролеты большие. За месяц сбросила лишние килограммы. Так что коммуналка – это университет жизни.
Уже после рождения Илоны нам дали отдельную квартиру в Купчино. Тогда же предложили переехать в Москву. «Мы поедем в Москву?» – спросил меня Александр Александрович. «В Москву? Никогда. Я хочу жить только в этом городе», – сказала я. Он согласился со мной.
После замужества я лишилась посольской стипендии – так было принято: если ты состоишь в браке с советским гражданином, не положено тебе получать посольские деньги. Но это меня не огорчило. Когда меняется жизнь, надо что-то отдать, чтобы получить большее. Моя жизнь менялась прямо на глазах: выступления и гастроли в качестве солистки ансамбля, поездки по стране, встречи с новыми людьми. Я оказалась в новом качестве – вчерашняя бедная девочка из польской глубинки вдруг стоит на сцене, и её слушают много-много людей. Удивительно ощущение.
Когда наша жизнь с Шурой более-менее наладилась, я просила маму приехать, очень хотела, чтобы она жила с нами, но, увы, её привязанность к Польше и сыну Юзефу победила, она так и сказала мне: «У меня сын, я люблю его так же, как и тебя». Хотя несколько раз ей удалось навестить меня в Ленинграде, было это, когда мы еще жили на улице Ленина, на пятом этаже, в сталинском доме, без лифта, в коммуналке, как водится. Это был первый приезд мамы в СССР.
Пару раз, когда мамин приезд в СССР совпадал с моими концертами, я обязательно её приглашала. Один из них запомнился особенно: Выборгский дворец культуры, объявляю со сцены: «Сейчас прозвучит песня, которую я посвящаю самому дорогому моему человеку – маме, и она сегодня в зале…» А она по-русски ничего не понимала, потом спрашивала меня: почему в зале так аплодировали? «Мама, потому что я про тебя пела». Она была спокойна за меня, и письма от нее были хорошие. Знала, что я не пропала, хоть и покинула дом в 18 лет. К сожалению, я находила время для того, чтобы присесть и написать ей письмо, не так часто, как надо было. Сегодня все, что у меня осталось от мамы, – несколько десятков писем. Моя реликвия, храню их в своем павильоне воспоминаний в доме, что в Северной Самарке…