Возвращаясь однажды после приграничной рекогносцировки, Сверчевский сел в экспресс с белыми эмалированными табличками «Негорелое — Маньчжурия». (На станционной арке в Негорелом сквозь паровозный дым пламенела надпись: «Коммунизм сметет все границы».) Нравились ему коричневые международные вагоны; снаружи деревянные панели до окон, внутри — мягкие дорожки, малиновый бархат диванных спинок.
Среди пассажиров преобладали иностранцы. Нашим командирам разрешалось ездить международным, сняв знаки различия.
Сосед по двухместному купе — рослый, полноватый поляк с чисто выбритыми румяными щеками, с пестрым галстуком, обручальным кольцом. (Значит, там мужчины, как и некогда, носят обручальные кольца. Отметив это, Сверчевский признался себе, что не ради тишины, чистоты и скорости предпочитает экспресс, — безотчетно надеялся встретить кого–нибудь оттуда. Эта надежда безотносительна к делу, которым он изо дня в день занимался.)
Румяный поляк радушно протянул визитную карточку со срезанным углом. Сверчевский извинился: не понимает по–польски. Но успел схватить: Варшава, улица Кошикова. И что–то защемило, заныло внутри…
— Да, да, разумеется, — оживился варшавянин. — Однако я могу немного по–русски. Кончил гимназиум…
Ему не всегда хватало слов, не всегда удавалось совладать с ударениями. Но он чувствовал: человек в защитной гимнастерке готов слушать и слушать.
Представитель варшавской торговой фирмы, побывал в двадцати трех столицах, но лучше своего города, солиднее своего «Веделя» не знает.
«Ведель» — название фирмы — ничего, вероятно, не говорит его уважаемому собеседнику. (Говорило, и очень много. Не столько название, сколько праздничный аромат нарядных магазинов, на вывеске которых неизменно красовался росчерк хозяина: Е. Wedel. От «1» тянулся назад хвостик, подчеркивающий фамилию, исходил запах шоколада…)
Жаль, русский господин никогда не посещал Варшаву. Есть великая радость возвращения в свой город. После каждой поездки он гуляет по Варшаве с сыновьями, Михалом и Юреком; Юрек — по–русски Юрий, ну а Михал… Михаил, — весело подсказал Сверчевский. Вдоль Вислы едут трамваем в Лазанки, идут до площади Сбавителя. По–русски — Спасителя… Он родился на Мокотове. Тогда это была деревня, поле — первый варшавский аэродром. Сейчас на Пулавской, Раковецкой великолепные здания…
Сверчевский сидел, прикрыв глаза.
Этот человек еще сегодня утром дышал воздухом Варшавы, одним воздухом с Хеней. Воздухом его детства.
— Вас утомили мои рассказы… Будем есть ужин…
Перемытов не скупился на вопросы и новые задания.