Дома (вначале в Сокольниках, позже две комнаты на улице Разина) он обедал отдельно, чтобы не мешали читать, делать выписки. Подросшие дочери занимали его меньше, чем раньше. Тося призналась: мечтает стать балериной. Отец пренебрежительно заметил: «Балерины революцию не делают».
Когда в тридцать втором родится Марта, в нем с небывалой страстью пробудится отцовство, он станет подолгу возиться с ней.
Марта начнет ходить, сделает первые шаги, держа папу за руку, и вскоре он едва будет ее замечать. Да и то лишь для того, чтобы сделать внушение.
У Тоси на столе беспорядок — он походя сбросит все на пол, не удостаивая старшую дочь выговора.
Усталый и раздраженный, застанет под вечер уснувшую на диване уставшую Нюру. Нередкая картина.
Обычно Карл отправляется на кухню, священнодействуя, добавляет перчику, соли, бросает в суп лавровый лист. Но сегодня — черт возьми — ему хочется, чтобы принесли дымящуюся тарелку, чтобы лежала на столе в широком кольце свежая салфетка.
Жена спит в халате, который давно ей тесноват. Ее полнота, как и его, Карла, ранняя плешь, — не предвестье ли их старости? Он занудно ворчит о минимуме человеческой заботы. Нюра, очнувшись, сонно глядит на мужа.
— Чего пилишь?
Нервничая, он пытается объяснить и прикусывает язык. Нюра как сидела, прислонившись к спинке дивана, так и задремала снова.
Стараясь не шуметь, идет на кухню.
С первых встреч в доме на Моховой, с первых поручений Сверчевский догадывался: не ради китайской группы он откомандирован в распоряжение Коминтерна. Все настоятельнее спрашивали, изучает ли историю польского рабочего движения, обстановку в стране, все чаще бывал он в доме, где звучала родная речь и не стихали споры. Сколько энергии и нервов тратится на словесные поединки! Минутами ловил себя на раздраженной мысли: «Заврацание Вислы кием» [18] — и сразу обрывал: не тебе судить, они повидали более твоего, нахлебались тюремной похлебки и — понадобится — снова пойдут в Павиак [19].
Не слишком вникая в оттенки внутрипартийной дискуссии, он преклонялся перед не раз доказанным мужеством этих людей. Быть может, в запутанных, противоречивых политических условиях неизбежны споры? Но ему, человеку дела, нужны определенность и ясность.
Сверчевский курил, ждал, пока улягутся страсти, задавал свои чисто практические вопросы. Их было предостаточно. Ему поручено наладить учебу в коминтерновской школе польских коммунистов.
Этому поручению предшествовала новая встреча с Пятницким. Разговор, как и в первый раз, касался профессий, специальностей.
— Когда революция — первейшее дело жизни, человеку не однажды доводится менять род деятельности; — неспешно рассуждал Пятницкий.