– Ты спишь?
Он мгновенно проснулся:
– Что такое?
– Оставайся у себя, только слушай. Опять этот звук. Не шуми.
Голоса уже завели свой речитатив. Она включила свет и схватила блокнотик и карандаш. Начало она пропустила и начала записывать со слов:
…вместо того, чтобы отправиться поездом, выехали из Лондона на машине, хотя «эм-джи» Лоуренса давно пора было отдать в ремонт. Но они поздно встали и потратили время на бессмысленные разговоры сперва об Элеоноре, которая, по их единодушному мнению, была «бедняжкой», потом о самих себе. Тюк. Тюк.
– Ты это слышал? – окликнула она Лоуренса.
– Нет, милая, я ничего не слышал.
Он встал с раскладушки и вошел с тревожным выражением на лице.
– С тобой все в порядке?
Она сидела в постели, изучая стенографическую запись.
– Ничего не понимаю, – заявила она. – Ровным счетом ничего.
И она прочитала ему записанное.
– Твои мысли опережают время. Не волнуйся о завтрашнем дне. Мы сможем поспать подольше и уехать поездом ближе к вечеру.
– Эти слова не я придумала, мне их сказали, – заявила она, но как-то не очень уверенно.
– Мне перебраться к тебе?
– Сперва приготовь чаю.
Он занялся чаем, а Каролина осталась в постели разглядывать стенограмму.
Он принес чай и сказал:
– Переберусь-ка я к тебе.
Диван-кровать был полуторный, так что место для него с трудом, но нашлось бы. Каролина, прихлебывая чай, обдумывала, как быть, и наконец заявила:
– Я и одна справлюсь, честное слово.
– На кухне холодно, – сказал Лоуренс.
Он начал устраиваться.
– Я положу между нами подушку, – решила Каролина.
– Может, лучше хлебный нож и молитвенник?
– Исчезни.
– Я одного хочу – хорошо выспаться.
– Я тоже, – сказала она.
В конце концов они перенесли из кухни раскладушку и приставили ее к дивану-кровати. Он подумал о том, какие странные, почти внетелесные сексуальные отношения будут связывать их отныне, раз Каролина считает теперь их грехом. О том же подумала и она.
Наутро они проснулись в двенадцатом часу.
За приготовлением омлета она поведала Лоуренсу, уверенно, как о неоспоримом факте, про свою теорию автора, который пишет книгу на основе их жизни.
Лоуренс знал, что страдающие от наваждений обычно находят доказательства в подтверждение своих самых безумных домыслов. С того времени как он услышал про голоса, в нем не утихал внутренний спор о том, как это скажется на их с Каролиной отношениях. Отсутствие на магнитофонной ленте записей звуков, надеялся он, докажет ей, что они ей только кажутся. Но когда это не произвело на нее впечатления, он задался вопросом – способен ли он до бесконечности ублажать ее фантазию, с тем чтобы Каролина оставалась для него все той же Каролиной, не считая этого единственного различия между ними в восприятии реальности. Или же реальность заставит их расстаться, и для него придет время порвать с ней со словами: «Каролина, ты неправа, ты ошибаешься, ты безумна. Нет никаких голосов, ни пишущей машинки – все это обман. Тебе нужно лечиться от душевного недуга».