– Хелена?
– Кто говорит? Ах, это ты, Эрнест.
– Я встретился с Хогартом.
– Уже? Где?
– В моем клубе. За ланчем. Жутко серьезный коротышка в твидовом пиджаке.
– Эрнест, ты просто чудо. Ты, конечно, позволишь мне оплатить расходы.
– Я подумал – может, тебе захочется узнать, как все было. Хмурый такой коротышка.
– Рассказывай все, мне не терпится узнать.
– Лоуренс прав. Твоя мать и Хогарт несомненно связаны неким общим делом.
– Каким?
– Он, естественно, не стал говорить. Но дело это достаточно важное, чтобы заставить его сильно нервничать и постараться нас успокоить. Совсем унылый и зажатый коротышка. С ланчем нам не повезло, баранина как дубовая кора, я не преувеличиваю. Он думает, что нам известно больше, чем мы знаем на самом деле. Я считаю – очко в нашу пользу.
– Разумеется. Ты можешь приехать прямо сейчас, Эрнест? Если что, возьми такси.
– Такси обойдется в десять монет.
– Ты откуда говоришь?
– Из подземки «Южный Кенсингтон».
– Ну хорошо, приезжай на метро, если тебе так больше нравится. Но если захочешь, бери такси.
– Сейчас приеду.
Когда Эрнест говорил с Хеленой по телефону, Мервин Хогарт поднимался на крыльцо облупленного неухоженного здания в Чизвике. Он нажал на кнопку звонка, ничего не услышал, снова нажал и долго не отнимал пальца. По-видимому, звонок неисправен. Он наклонился к почтовой щели и стал всматриваться, надеясь уловить какое-нибудь движение. В этот миг дверь распахнулась, и Мервин едва не упал через порог на какого-то сомнительного типа в синем костюме и рубашке без воротничка.
– Миссис Хогг проживает здесь в настоящее время? – спросил Мервин.
Он уже бывал здесь. Тут обычно жила Джорджина, когда приезжала в Лондон. Он знал этот дом, и дом ему не нравился.
В этот день Каролина Роуз услышала в больничной палате стук пишущей машинки, услышала те самые голоса.
Он уже бывал здесь. Тут обычно жила Джорджина, когда приезжала в Лондон. Он знал этот дом, и дом ему не нравился.
Отделаться от Каролины Роуз не так-то легко. В этом месте повествования она прикована к больничной койке, и то, что с ней происходит, в любом случае не следовало бы допускать в сюжет. К несчастью, спала она беспокойно. Она не знала, что такое крепкий сон. И в ночные часы, вместо того чтобы вызвать сестру и принять успокоительное, она предпочитала смаковать свое бодрствование, наслаждение от которого только усиливал глубокий сон семи других больных в общей палате. Когда нога не очень ее отвлекала, Каролина в окружении спящих мысленно обращалась к искусству романа, размышляя и изумляясь на протяжении этих долгих часов и недолжным, непредсказуемым образом воздействуя на ход повествования, из которого ей полагалось быть временно исключенной.