– А чего, удобно! Коли в седло запрыгивать, то получше кафтана будет. Вот токмо зимой до утра не доживешь. Иришка, ты как?
– Я? Да вот! – Девочка вышла из-за загородки и лихо крутанулась на одной ноге.
На голове ее красовалась небольшая чалма с огромным изумрудом во лбу, из-под которой ниспадала легкая шелковая кисея, продетая золотой нитью. На плечах росли в стороны небольшие парчовые крылышки, из-под которых вытягивались укутанные в бежевую шелковую пелену руки. Синяя парча обнимала и приподнимала грудь, ниже превращаясь в мягкий облегающий бархат. Серебряный пояс, увешанный мелкими монетками и жемчужинами на коротких цепочках, не стягивал талии, а острой стрелкой устремлялся от бедер вниз, и от него начинались атласные то ли штаны, то ли юбки – просторные, но свои для каждой ноги. Через несколько небольших прорезей проглядывала розовая кожа, щиколотки обнимали парчовые манжетки, переходя в усыпанные самоцветами мягкие тапки.
Царевич ощутил, как в его груди образовался горячий ком и ухнул куда-то вниз, и зашумело в ушах, а во рту пересохло. Девчонка, с которой он вырос, с которой лазил по заборам, деревьям и звонницам, с которой катался с горок и прятался в кустах, бок о бок с которой он слушал тоскливые уроки и убегал к каруселям – эта девчонка невероятным образом обратилась в невероятно красивую, сказочную, самаркандскую принцессу, что грезилась ему в детской полудреме, когда няньки рассказывали царевичу вечерние побасенки. Сияющие глаза, ослепительная улыбка и заразительный смех, пластичное сильное тело, все движения и изгибы которого внезапно открылись взору паренька.
– Нравится?! – Ирина крутанулась снова и улыбнулась, вскинула руки, сверкающая жемчугами и самоцветами, звенящая серебром и вся переливающаяся радугой в отраженных неровным зеркалом лучах.
Федор Иванович, пребывая в сем безумном наваждении, приблизился к ней, обнял и, не устояв перед порывом, крепко поцеловал в яркие алые губы…
– Федька, ты сбрендил? – отпихнула его девушка и торопливо вытерла рукавом губы. – Ты чего делаешь?
– У нас в Персии так принято, – по-арабски ответил царевич и покосился на купца: – Я беру эти наряды, басурманин. В мешок заплечный уложи, с собой заберу.
– Ишь, расхватался! – буркнула Ира, еще раз протерев ладонью рот. – А может, мне наряд сей не понравился?
– А может, я не для тебя? – склонил голову набок Федор Иванович. – Может, я девку какую нарядить хочу? Вдруг, это не ты красивая, а просто одежда такая?
– Федька, ты точно перегрелся! – Ира красноречиво постучала кулаком себе по лбу и ушла за загородку.