— Возьми своего господина, — сказал он рыжебородому, — и более цтоб не разбойницать, не то...
Договорить ему, однако, не удалось. Бердоулат рванулся навстречу рыжебородому, выхватил висевший у того на поясе кинжал и снова бросился на Сцибора. Семёну вновь пришлось применить силу.
— Тю, сказывся, никак! — донеслось из толпы. — Як дурной кочет, успокоить трэба. Бей зараз!
Толпа стала теснее обступать место недавнего поединка. Теперь её, похоже, уже нельзя было остановить. Вскоре на небольшом пятачке остались лишь стражники с писарем, Сцибор и Семён, державший никак не смирившегося татарского царевича. На того со всех сторон сыпались удары, значительная часть которых доставалась Семёну. Он громко ругался, но против такой стихии оказался бессильным.
Помощь подоспела в самую последнюю минуту — вырвавшемуся в суматохе рыжебородому удалось встретить стражников и самого Нурдавлета, прибывшего, чтобы понаблюдать за ходом кормного дня. Сопровождавшие его татары и невесть откуда взявшиеся стражники набросились на толпу и в один миг разогнали её. Как ни скоротечны были их действия, опытный Нурдавлет сумел уловить настрой толпы, понять, какая опасность угрожала наследнику и кому он обязан его спасением. Нурдавлет мысленно возблагодарил Аллаха, но виду не подал и, когда освобождённый Бердоулат с руганью набросился на Семёна, сурово одёрнул его:
— Замолчи, щенок! В твои годы нужно уже уметь отличать друзей от врагов. — Он внимательно посмотрел на Семёна: — Где я мог тебя видеть, бахадур?
— Я с московским послом был у твоей милости весною, — поклонился Семён.
— Так вы люди московского князя?
— Тот, кто дрался с твоим сыном, польский рыцарь. Он победил по-честному. А этот. — Семён указал на Матвея, — приехал к тебе от нашего государя. Он тоже весной был у твоей милости.
Нурдавлет задумался — весна не вызывала у него приятных воспоминаний, ну да на всё воля Аллаха. Он вздохнул и сказал:
— Завтра у меня большой той, приходи со своими друзьями и не забудь прихватить того, кто победил царевича.
Богат был и шумен той. На длинных скатертях лежала разная татарская снедь — уже давно известно, что на чужбине люди становятся более истыми ревнителями своих обычаев, чем на родине. Гости с опаской смотрели на незнакомые кушанья, особенно Сцибор, который слишком преувеличил тогда в корчме относительно знакомства с разными странами.
— Это что за пакость, которая воняет, как десять жолнежей после изрядной потасовки?
Матвей в меру своих скудных познаний объяснил:
— Это тулупный сыр, названный так потому, что для созревания его на месяц заворачивают в овчину.