Не счислить всего, о чём распорядился на этом совете великий князь. Советники уходили утомлённые, но довольные. Более всего заданий выпало на долю оружничего, и Василий был в растерянности. Матвей, навестивший по возвращении в Москву старого приятеля, удивился происшедшей в нём перемене. Он попытался осторожными расспросами выяснить причину. Василий хмуро отмалчивался, наконец не выдержал, рванул ворот душившей рубахи:
— Что ты травишь мою душу?
Слова понеслись из него — не остановишь. Верно, долго носил их в себе Василий, а сказать было некому. Его семейное счастье стало давать трещины уже во время медового месяца. Елена, казавшаяся такой беззащитной и слабой, оказалась на самом деле жёсткой и властной женщиной, умеющей добиваться своего, не считаясь ни с чем. Старого Верейского она так невзлюбила, что не захотела принимать в его же собственном доме. Василий, попытавшийся вступиться за отца, был сразу же выдворен из спальни. Этот приём применялся ею довольно часто. Она завела дружбу с молодыми верховскими князьями, те резвились и порхали, как ночные бабочки возле огня. Василий мучился от ревности, но ничего поделать не мог — все попытки остеречь жену кончались уже известным наказанием. С отчаяния он решил применить строгие меры и отстегал её плетью.
— Всего-то два раза рука поднялась, — говорил Василий, а в глазах таилась глухая тоска, — далее стыдно стало. Такое у неё всё махонькое, будто у птахи, жилочки сквозь кожу синеют, как такую бить? Она, по правде говоря, и не закричала, пискнула навроде мыши и губы закусила.
— А давно это было?
— Зимой. Я чё разозлился? Мне служба в Москве велит находиться, а она со мной не едет, от своих княжат отстать не может. Вырвался я это в Верею, разогнал всё ихнее сходбище, ну и её пришлось. С той поры тама и не был. С пушечной избы не вылазил, а как ордынец у рубежа появился, отпросился в поле. Может, думаю, сложу голову в честном бою и уйду от позора. Да не вышло, оплошал ордынец.
Василий свесил голову. Матвею было искренне жаль этого сильного, а совсем недавно удалого человека, который теперь сокрушился несчастьем и увял, подобно опалённому цветку.
— Нужно что-то делать, — сказал он, — нельзя же всё время измышлять и терзаться. Сели бы рядком и добром поговорили. Ну а если гуляет и есть поличное...
— Этого и боюсь! — вскричал Василий. Оглянулся опасливо и зашептал в ухо: — Всё пишет чтой-то и в ларец складывает. Я грешным делом ключ от него добыл, хотел заглянуть, да остерёгся. Она, змеюка хитрая, сразу догадается.