— Бояре, отцы святые и все люди московские! Там, на рубеже, ваши братья против басурман стоят и лишь одно помышление имеют: как одолеть врага и на нашу землю не пустить? Откуда у вас страх и отчаяние, кто ваши умы смущает? Приказывал я, верно, чтоб готовить Москву к осаде, но сие на тот случай, если ваши братья на рубеже лягут. Тогда и вам нужно будет воевать. Покуда же идите по домам и работайте врагам на погубление. А для покоя вашего я сам тотчас же выйду из кремлёвских стен и остановлюсь в запосадском месте. С Богом, люди московские!
Потом он обратился к ближнему окружению:
— Вы же, бояре и отцы святые, вместо того чтобы свариться промеж собой, должны говорить людям верные слова и от злых наветов их отвращать. У кого есть ко мне прямое дело, приезжайте завтра в Красное сельцо, прочие же наберитесь терпения и ждите, покуда сам не призову.
Для многих приезд великого князя явился долгожданным очищением от скверны страха и неверия, как свежий ветер для страдающего пьяной одурью человека, как звонкая струя для покрытого липкой тиной пруда. А ему самому эти несколько осенних дней показались теми мгновениями, которые отдаются саночнику перед спуском с крутой горы: последний взгляд на выбранный путь, начало тихого скольжения, ещё не поздно остановиться и переменить направление, ещё чуть-чуть... Но вот движение убыстряется, стихия берёт своё, сани летят, и уже ничего нельзя сделать, теперь одна надежда на правильность расчёта, верность глаза и ловкость тела. Всё, что вынашивалось загодя, готовилось долгими годами и оставалось неведомым окружающим, теперь должно было проявиться разом.
Ещё перед отъездом в Москву к дружественным татарам — крымцам, казанцам, ногайцам — были отправлены гонцы с единственным словом: «Пора!» Изощрённые витийства окончились, наступило время действий, и, чтобы разогнать сомнения — не поспешил ли? — он дотошно расспрашивал гонцов, текущих непрерывным потоком от порубежных воевод. Ордынское войско уже миновало Новосиль и, если, как и ранее, будет двигаться путём Сеит-Ахмеда, достигнет Любутска через три-четыре дня. Должно быть, Ахмат так и не знает о печальной участи своего сына... «А если знает и готовит новую западню?» — поднимал голову неугомонный червь сомнения. Однако, какими бы ни были замышления хана, ордынцы попытаются прорвать стоящий на пути заслон и двинутся на Москву. Вопрос в том, будут ли они действовать в одиночку или соединятся с поляками? Если всё-таки соединятся, когда и где следует дать главное сражение: немедленно в поле или подождать, когда они увязнут в осаде Москвы, а затем ударить с тыла?