Почему и на этот раз поход на Москву не удался?
Поздно начался? Возможно. Но ведь расчёт был на то, что, когда литовцы начнут наступление со своего рубежа, русские, опасаясь их выхода в тыл, оттянут порубежные рати и дадут берег орде. На всякий случай, чтобы обезопаситься от вероломства Казимира, он выслал вперёд Сеит-Ахмеда для захвата перелазов через Оку. Не вышло ни то, ни другое. А чем объяснить неудачу на переправе? Смешно сказать, но многотысячная орда не смогла перелезть через какую-то жалкую речку! У русских оказалось много пушек. Все почему-то думали, что они годятся для защиты крепостей, а не для действий в поле. Об этом говорил многолетний опыт. Выходит, просмотрели. А как можно было допустить разорение Сарая? Иван ведь и в прошлый раз грозился сделать это. Тогда он, Ахмат, действительно испугался, а потом долго корил себя за испуг. Была у него мысль остеречься, но стыд за прошлый испуг прогнал её. Выходит, и здесь просмотрел.
Ладно, пусть считается, что Аллах помрачил разум и сбросил руку благосклонности с его плеч. Но почему не преуспели все другие Ивановы недруги: литовцы, ливонцы, мятежные братья? Почему для каждого из них у Ивана нашёлся свой аркан?
Ахмат хотел и боялся получить ответы на эти вопросы. Этак можно услышать, что извечные улусники Орды стали настолько сильными, что способны остеречь всякого врага. Может быть, Енай и прав: долгое раздумье таит опасность додуматься до такой ерунды. Поход придётся отсрочить, но пусть Иван не думает, что надолго. Ранней весной он снова вернётся и тогда скажет своё последнее слово...
Хан вызвал Темира и распорядился подготовить приказ о возвращении туменов. Темир не торопился уходить, требовалось уточнить, куда им надлежало возвращаться. Ахмат этого и сам, по правде говоря, не знал, родное пепелище его не очень манило.
«Пусть все соберутся в верховьях Дона, там и решим», — наконец сказал он, но что-то в его голосе опять удержало Темира.
— Садись и пиши, — приказал, немного поколебавшись, Ахмат. — От высоких гор, от тёмных лесов, от сладких вод, от чистых поль Ахматово слово ко Ивану.
От четырёх концов земли, от двоюнадесять поморий, от семидесяти орд, от Большой Орды.
Ведомо да есть: кто нам был недруг и стал на моём царстве копытом, я на его царстве стал всеми четырми копыты, и Бог убил того своим копием, дети же его по ордам разбежались...»
Ахмат помолчал, вспоминая свои распри с крымскими ханами. Дорого станет Менгли-Гирею нынешнее коварство, да то особая забота. С московским же улусником разговор должен быть суров.