— Выходит, — медленно сказал Пэттон, — мне бы следовало извиниться перед этим Де Сото, так, что ли?
— Если вы когда-нибудь увидите его, — сказал я.
Он опять одарил меня долгим отсутствующим взглядом. Я ответил ему тем же.
— Погоди, сынок, — сказал он. — Дай мне самому догадаться, что у тебя появилась новехонькая, с пылу с жару, идея на этот счет.
— Да. Билл не убивал свою жену.
— Нет, значит?
— Нет. Ее убил кто-то из ее прошлого. Кто-то, кто потерял ее след, потом напал на него, обнаружил, что она замужем за другим, и это ему не пришлось по вкусу. Кто-то, кто знал здешние места, — так же, как сотни людей, побывавшие здесь, — и знал, где можно надежно спрятать машину и вещи. Этот человек умел ненавидеть и умел притворяться. Он уговорил ее уйти вместе с ним, а когда все было готово и была написана записка, он взял ее за горло, сделал с ней то, что она, по его мнению, заслуживала, спрятал тело в озере и пошел своим путем. Ну как, нравится?
— Что ж, — рассудительно заметил он, — пожалуй, сложновато, тебе не кажется? Но ничего невозможного в этом нет. Ни вот на столечко.
— Когда эта версия вам наскучит, дайте мне знать, — сказал я. — У меня к тому времени появится что-нибудь новенькое.
— Точно. Это уж не ходи к гадалке, — сказал он и засмеялся — впервые с тех пор, как я познакомился с ним.
Я еще раз пожелал ему доброй ночи и вышел, а он остался, чтобы предаться размышлениям с тяжеловесной энергией поселенца, корчующего пень на своем участке.
Где-то около одиннадцати я завершил свой исход из гор и причалил на одной из диагональных парковочных полос при гостинице «Прескотт-отель» в окружном центре Сан-Бернардино. Я извлек из багажника свой саквояж и едва успел сделать три шага, как гостиничный бой в штанах с галунами и белой рубашке с черной бабочкой вырвал его у меня из рук.
Дежурный администратор, яйцеголовый мужчина, облаченный в детали белого холщового костюма, не проявлял интереса ни ко мне, ни еще к чему-либо другому на свете. Вручая мне книгу постояльцев и ручку, он зевнул и загляделся куда-то вдаль, словно вспоминая детство.
Вместе с боем я в малогабаритном лифте поднялся на второй этаж и совершил небольшое путешествие с бесчисленными поворотами. По мере нашего продвижения вперед становилось все жарче и жарче. Бой отпер дверь в комнату подросткового размера с окном, выходившим в вентиляционную шахту. Впускная решетка кондиционера в углу потолка была размером с дамский носовой платочек. Привязанный к ней обрывок ленты вяло трепыхался, намекая на какое-то движение.
Бой был высокий, худой, желтый, немолодой и холодный, как ломтик курятины в желе. Он перегнал языком свою жвачку от одной щеки к другой, поставил мой саквояж на стул, посмотрел вверх, на решетку, и продолжал стоять, глядя на меня. Глаза у него были цвета питьевой воды.