— Prego[40], — говорит медсестра, указывая рукой.
Йоахим нехотя делает несколько шагов внутрь палаты. Дверь за ним закрывается. Они одни. От нее остались лишь слабые очертания, она полулежит под самым окном на койке.
— Ты меня ненавидишь? — спрашивает она.
Сейчас ее голос более грубый, чем когда-либо. Йоахим проходит еще на пару шагов вперед, ему видно ее лицо. На нем нет никаких ран, но у нее изнуренный вид.
— Меня лечат точно так же, как и Ники Лауда, — говорит Эллен.
— Ники Лауда? — переспрашивает Йоахим, разглядывая ее обмотанные бинтами руки.
— Автогонщик. Ему делали проветривание легких после того, как он горел в своем авто.
Йоахим стоит возле нее. Может, ему сесть? Он исследует свои чувства. Неужели он ее ненавидит?
— С чего ты это взяла? — спрашивает он.
— Ты что, не присядешь? Мне тут было так одиноко.
У Йоахима нет желания оставаться здесь надолго. Он хочет уйти, хочет услышать голос Елены, а не Эллен. Но все же садится. Устанавливается долгая пауза. Это она должна все объяснить, как ему кажется.
— Когда мы начинали в Академии изящных искусств… — наконец прерывает паузу Эллен.
— Кто это мы?
— Коллисандер пришел туда фактически через год после меня. Но в то время, уже в то время в нем было что-то извращенное.
— Как ты сказала?
Она откашливается и набирает в легкие воздух, чтобы говорить:
— Когда он рисовал моделей, позировавших для нас, уже тогда он делал вещи, которые, по нашему мнению, были за гранью разумного.
— То есть? — спрашивает Йоахим, глядя на Эллен.
Она пытается пожать плечами, но от этого ей становится больно, через ее лицо проходит страдание.
— Он рисовал картину мочой и кровью одной из молодых моделей. Это вызывало ожесточенные споры, — поясняет она, задумывается и продолжает говорить дальше: — Для Коллисандера всегда было недостаточно, чтобы искусство просто воспроизводило реальность. Оно не должно быть просто метафорой.
— Должно быть, — говорит Йоахим.
— Потом появился ты со своей историей о девушке с содранной кожей и с этой краской на основе костного клея…
Эллен замолкает. Надолго. Слышны только звуки, доносящиеся с площади: воркование голубей и ругань какой-то парочки.
— Если ты догадывалась, что это он… Почему же ты добровольно туда отправилась? Да еще и меня с собой взяла?
В ответ Эллен только отворачивает лицо. Йоахим продолжает сидеть возле нее. У него прошла злость, осталось только сочувствие. Он и сам знает правильный ответ. Почему же тогда для него так важно услышать, что скажет она?
— Я всегда знала, что ты вернешься ко мне, — признается Эллен. — И я знала, что, когда ты придешь, ты это заметишь.