Я и не знала, смеяться мне или плакать, когда наконец выяснилось, что нужно от меня Эрику Нордоффу. Оказывается, он выбрал меня на роль соучастницы в пари с Эдом Строссером по той простой причине, что я — никто и меня никто не знает.
Я откусила большой кусок кекса. Что толку бояться теперь, заплюю я крошками стол или нет. Наверное, в тот момент мне следовало встать и с достоинством заявить: «Мистер Нордофф, я, между прочим, актриса, а не… эскорт-гёрл. Как вы смеете заставлять меня тратить драгоценное время на то, чтобы выслушивать всякие дурацкие предложения!» Как же глубоко он меня задел! Так унизить меня, так испортить настроение не удавалось даже моему родному брату, целью жизни которого было достать меня побольнее.
И все-таки я осталась и даже выслушала его до конца.
На самом деле я прекрасно понимала, что в ближайшее время мне вряд ли выпадет случай позавтракать и запросто побеседовать с кем-либо из голливудской тусовки. Бездарная Юнис предпочтет отослать мои письма обратно с пометкой «адресат выбыл», чем ответить на мой звонок и чем-либо помочь хотя бы на словах. Кроме того, у меня в голове продолжал звучать голос Брэнди, объяснявшей мне стратегию и тактику борьбы за место под солнцем в Лос-Анджелесе.
После той вечеринки, на которой, как нам с ней показалось, мы попали в объектив скрытой камеры, я спросила подругу, почему она не устроила скандал владельцу дома, почему она милейшим образом продолжала беседовать с ним и на прощание пожелала спокойной ночи вместо того, чтобы, повинуясь голосу праведного гнева, оторвать ему голову.
— Заруби себе на носу, — сказала мне Брэнди, — нельзя принимать всю эту гадость близко к сердцу. Ничего личного. Если на пробах режиссер предлагает тебе снять лифчик, можешь не раскатывать губу: скорее всего он уже поставил на тебе крест как на актрисе и роли ты не получишь. Таковы правила игры в этом городе. Хочешь здесь чего-то добиться, изволь их выполнять. Жрешь все это дерьмо и ждешь того момента, когда сможешь сам кормить им других.
В общем, я выслушала план Эрика от начала до конца. Я знала, что могу в итоге сказать «нет», но кексы были такими вкусными, что я воспользовалась возможностью доесть их все, пока он говорил.
— Видите ли, дело заключается в том, — начал он, выждав достаточное время, чтобы я пришла в себя после пережитого потрясения (я имею в виду тот облом, который испытала, узнав, что он коварно отдал Гвинет Палтроу ту роль, которую я уже считала своей), — что любой нормальный человек, познакомившись со мной, уже через две минуты делает недвусмысленный вывод о моей сексуальной ориентации. Я ношу серьгу в ухе, у меня высокий голос, а на заднице даже вытатуирован розовый треугольничек. Руперт Эверетт по сравнению со мной просто мачо. Да, я — гей. И это не является секретом ни для кого. Ни для кого, кроме моей мамы.