Доходим до горного массива возле села Хитар на Сколивщине, оттуда идем к Лавочному, перешли реку в селе Кальное. Сделали привал, садимся, начинаем готовить еду, и вдруг — минометный огонь. Такого сильного обстрела я еще не видел. Залегли мы, кто где смог, я лежал у забора в яме. Это мадьяры лупили по нам. У них произошла какая-то ротация, и те, что пришли новые, не знали, что это мы стоим, думали — москали. Тогда наши выслали к ним ребят, которые знали мадьярский язык. Они взяли с собой девушек, белый флаг и идут, кричат: «Не стреляйте! Мы УПА!» Тогда они стрельбу прекратили и говорят: «Мы думали, что это москали».
Подошли мы к станции Лавочное, видим — она горит! Огонь такой, что не подойти. Перешли железную дорогу и пошли на село Ялынковатое. Мадьяры уже не стреляют. Вышли мы в горы там, где узкоколейка идет из Долины — по ней когда-то возили лес. А там все рельсы заминированы, кругом мины. Но у нас были ребята из Бродов, которые раньше служили саперами. Они шли впереди и разминировали, но пару взрывов все же было. Одного нашего парня ранило, и я, как санитар, помогал его нести на палках. Мы не могли носить его за собой, поэтому отдали его мадьярам, и что с ним произошло дальше, я не знаю.
Когда мы вышли в Станиславскую область, то «Рен» сказал, что будем делать нападение на Сколе, но по дороге никаких локальных боев вести не надо. Я тогда уже служил санитаром при штабе куреня и иногда находился в штабе, хотя и не всегда. И я слышал, что у них шли споры по локальным боям. «Рен» выступал за то, чтобы в них не вступать, а его помощники были другого мнения. И идем мы на Сколе, с правой стороны река. Нам сказали, что будет сигнальная ракета, после которой надо атаковать в направлении Сколе. Сбор назначили у горы Парашки. Сижу, держу коня под уздцы и жду ракеты — но в то время, на которое договорились, ее не было. А по дороге едут большевики из Закарпатья на «студебеккерах» с приземленными (расположенными ниже обычных — прим. А.В.) фарами. Нам дают приказ — стрелять. Рядом со мной сидел «Тарас», которой командовал нашей артиллерией. У нас тоже имелась артиллерия — минометы на лошадях. Доехали они до нас, наши атаковали с одной и другой стороны — дали огонь по «студебеккерам». После этого мы получили приказ: «Лезем наверх!» Лезу, оглядываюсь и вижу, как они начали выскакивать из машин и стрелять. Мы вверх лезли по кустам, кусты были по грудь.
Пока лезли вверх, нашли мадьярский тайник. Я иду и вижу — мадьярская каска. Начали дальше смотреть, видим — еда какая-то, зубная паста, я нашел молотый кофе с сахаром. Бросил немного в сумку и немного в рот, так мне после этого и спать расхотелось. Лезем дальше, а тут мадьяры появились и начали кричать, что мы их обокрали. Мы, конечно, не стали спорить с союзниками и сбросили все, что у них взяли. Я каску сбросил, а сахар с кофе уже не отдал. Идем дальше. Дошли до горы Парашка и легли отдыхать. Тут подходит ко мне товарищ, который воевал в сотне «Громенко». Начали с ним беседовать — все-таки сверстники, есть о чем поговорить. А еще мы поменялись едой: я ему дал тот кофе, а он мне что-то из свеклы. И мы с ним сидим и говорим, на горе стоит мой конь, все снято с него. Где-то в ста метрах от меня стоит, пасется. Вдруг я вижу, что на горе появился «Громенко» и кричит: «К оружию!» А какое у меня оружие? Парабеллум и винтовка. Тот парень побежал к своей части, а я к своей. А произошло вот что. Наши зашли на заминированные поля, и ранило главную санитарку. Начался срочный отход, потому что по нам начали стрелять солдаты. Мы себя раскрыли тем, что мины начали разрываться. После крика «К оружию!» я начал смотреть, где мои, а «Громенко» крикнул и исчез. Я с винтовкой бегу вверх, а за мной пули, как осы летят. Бегу зигзагом — тут упал, там поднялся, там снова упал. Забегаю наверх, смотрю — лежат наши, прикрывают отступление автоматным огнем. Когда я выбежал вверх, то увидел кровавый закат на фоне елей и пихт — огромный лес, который тянется от Турки к Сколе. Смотрю и думаю: «Ага! Мы правильно идем — на запад».