Стычки Шортхауса с дирижером не прекращались.
Он придирался к Пикоку по поводу и без повода. На каждой репетиции. А сегодня спор перерос в настоящий скандал. Как заметил Адам, такого шума не было даже в палате общин во время дебатов по национализации. Пикок не сдержался и начал кричать на Шортхауса, а тот в долгу не остался, используя свой голос, весьма подходящий для данного случая. В конце концов Пикок ударил о пульт палочкой так, что она сломалась, и выбежал прочь. Адам постоял несколько секунд и пошел вслед за ним. Сзади возбужденно переговаривались артисты.
Адам нашел Пикока в репетиционном зале. Дирижер стоял, ухватившись за крышку рояля. Лицо напряжено, глаза невидящие, пустые.
— Я вам сочувствую.
Пикок отозвался через несколько секунд:
— И что вы мне предлагаете? Извиниться?
— Вы ни в чем не виноваты, — мягко произнес Адам. — Труппа на вашей стороне. Шортхаус ведет себя недопустимо.
— Но я должен управлять ситуацией, — пробормотал Пикок. — В конце концов, это входит в мои обязанности. — Он посмотрел на Адама. — Вот вы человек более опытный в таких вещах, чем я. Скажите, мне следует уйти?
— Ни в коем случае. Продолжайте работать как ни в чем не бывало.
Пикок горько усмехнулся:
— Конечно, тут нужен человек волевой, твердый, способный поставить на место любого зарвавшегося артиста. У меня нет подобных качеств, но есть огромное желание поставить эту оперу так, как я ее вижу. Разумеется, дело касается только музыки. И меня заботит не только карьера…
Он замолк.
— А как быть с репетицией? — спросил Адам.
— Скажите, что она закончена. Понимаете, я не могу сейчас выходить к людям. Не могу. Поэтому… ради бога, скажите им, что репетиция на сегодня закончена. — Пикок осекся и покраснел: — Извините, мне не следовало кричать.
Адам улыбнулся:
— Пустяки. И я прошу вас, ради всего святого, не делайте никаких поспешных шагов.
Он объявил об окончании репетиции, заметив, что Шортхауса среди исполнителей нет.
Все разошлись, переговариваясь друг с другом приглушенными голосами. Оркестранты начали укладывать инструменты.
К Адаму подошла Джоан:
— Как он?
— Расстроен, конечно, но, думаю, продолжит работу. А где Эдвин?
— Вышел вскоре после Пикока.
Адам вздохнул:
— Нам тут тоже нечего делать. Пошли в отель и там выпьем.
Джоан кивнула:
— Да, после обеда. Соберемся и поговорим. Изменить, к сожалению, мы ничего не можем, но хотя бы отведем душу.
Джоан пошла в гримерку, а Адам по пути к себе столкнулся с Шортхаусом.
— Эдвин, прошу тебя, уймись.
Шортхаус посмотрел на него отсутствующим взглядом. Волосы взъерошены, на лбу и щеках капельки пота. Адам в ужасе подумал, что этот человек сходит с ума, и неожиданно для себя почувствовал к нему жалость. Но она пропала, как только тот заговорил. Глухо, с трудом, словно движения губ доставляли ему боль.