— Я завтра же позвоню Леви и потребую, чтобы он выгнал в шею этого ничтожного молокососа.
Адам поморщился:
— Не глупи, Эдвин. Даже если Леви согласится, то и тебе придется несладко. Зачем восстанавливать против себя труппу? Ты будешь страдать.
— Страдать? — Шортхаус чуть повысил голос. — Так я уже страдаю.
Он постоял пару секунд, как будет размышляя, а затем нетвердой походкой двинулся прочь.
Адам посмотрел ему вслед и открыл дверь гримерной.
— А по-моему, не стоит беспокоиться, — произнес Деннис Резерстон. — Все рассосется само собой. Как всегда.
Режиссер сидел, откинувшись на спинку стула, пристально разглядывая янтарный виски в своем бокале. Неизменная шляпа сдвинута на затылок.
— Нет, — возразил Адам, — сейчас не рассосется.
Они собрались за круглым столом в баре отеля «Рандолф». Адам, Элизабет, Джоан, Резерстон, Карл Вольцоген и Джон Барфилд. На часах восемь, в зале еще сравнительно немноголюдно, но несколько столиков неподалеку были заняты. За ближайшим высокий темноволосый мужчина с обмотанным вокруг шеи зеленым шарфом витийствовал со знанием дела относительно действия различных ядов перед аккуратно одетым джентльменом среднего возраста, по виду военным, и молодым человеком с золотисто-каштановыми волосами и розой в петлице. После холода на улице все наслаждались блаженным теплом. Позвякивали бокалы, за барной стойкой шипел пивной кран, к гулу голосов примешивался звон кассового аппарата.
— Я недавно разговаривал с Эдвином, — продолжил Адам. — Он почти невменяем. В нем дико переплелись гордыня и острая жалость к себе. Пьет не переставая. Не представляю, чем это закончится. А ведь для того, чтобы спектакль состоялся, он и Пикок должны как-то договориться.
— А вот красная ургинея, — произнес темноволосый за соседним столом, — приводит к весьма болезненной смерти.
Резерстон вздохнул:
— И что вы предлагаете? Послать делегацию к Леви?
— Это бесполезно, — подала голос Джоан, прикуривая новую сигарету от старой. Сегодняшние события на репетиции ее сильно взволновали, и она курила одну сигарету за другой. — Леви не захочет расстаться с Эдвином. Да и какой оперный антрепренер уволит артиста, на которого ходит публика.
— На нас, между прочим, тоже ходит публика, — обиженно отозвался Адам.
Джоан погладила его руку.
— Дорогой Адам, ты думаешь, что все согласятся уйти, если не уберут Эдвина? Даже у меня нет особого желания разрывать контракт. Потому что каждый День хочется кушать. Так я устроена.
Наступило молчание, которое нарушил Карл Вольцоген:
— Для этого дурака искусство ничего не значит. Он заявляет, что заботится о верной интерпретации произведения Мастера, а на самом деле думает только о себе. А я встречался с великим композитором в Байройте, мне было тогда четыре года, но помню все, как будто это случилось вчера. Мастеру оставался год до кончины. Он был задумчив, но посмотрел на меня добрым взглядом и сказал…