— Запирают склады оружия!
— Значит, нас предали!
— Им все известно!
— Мы пропали! Вот если бы с нами был Спартак!
— Ни он, ни Эномай не приехали — их, наверное, распяли в Риме!
— Беда! Беда!
— Да будут прокляты несправедливые боги!
— Запирают двери!
— A y нас нет оружия!
— Оружия!.. Оружия!..
— Кто даст нам оружие?..
Все возраставший гул голосов десяти тысяч человек, выкрикивавших слова проклятий и брани, вскоре уж напоминал раскаты грома или рев моря в грозу и бурю. Только благодаря трибунам и центурионам (Спартак мудро организовал десять тысяч своих товарищей по несчастью в легионы и когорты, назначив везде начальников) гладиаторы успокоились и разошлись по своим когортам. Когда мрак спустился на землю, в двадцати громадных дворах, где недавно царили беспорядок, шум и отчаяние, наступили тишина и спокойствие.
В каждом из дворов собралась когорта гладиаторов; из-за ограниченности места они построились походной сомкнутой колонной — по шестнадцати человек в глубину и тридцать два в ширину. Они стояли молча, с трепетом ожидая решения трибунов и центурионов, собравшихся на совет в одной из фехтовальных зал. Решалась судьба святого дела, во имя которого все объединились и дали торжественную клятву.
Все это происходило как раз в те минуты, когда Спартак и Эномай, преодолев столько препятствий и опасностей, добрались до школы Лентула. Им пришлось остановиться, так как неподалеку при свете факелов, зажженных неопытными легионерами, опасавшимися заблудиться в лабиринте переулков, вдруг блеснули пики, копья, мечи и шлемы.
— Это легионеры, — вполголоса сказал Эномай Спартаку.
— Да, — ответил рудиарий, у которого сердце сжалось при виде этой картины.
— Значит, опоздали… Школа окружена. Что нам делать?
— Подожди!
И Спартак, напрягая слух, пытался уловить, не донесется ли издали хоть малейший звук голоса или шум, и, широко раскрыв глаза, тревожно следил за движением факелов, которые перемещались по переулкам с востока на запад, постепенно удалялись и наконец совсем исчезли.
Тогда Спартак сказал Эномаю:
— Стой и молчи.
С величайшими предосторожностями, неслышно ступая, он двинулся по переулку к тому месту, где только что прошли римские легионеры; сделав шесть-семь шагов, фракиец остановился; его внимание привлек едва уловимый шорох; он приложил руку щитком ко лбу и, напрягая зрение, через минуту различил какую- то черную массу, двигавшуюся в конце переулка. Тогда наконец он вздохнул с облегчением, осторожно возвратился к Эномаю и, взяв его за руку, пошел вместе с ним вниз по переулку, повернул налево и, пройдя десять шагов по новой тропинке, остановился и тихо сказал германцу: