— Они еще только начали окружение школы. Сейчас они расставляют отряды солдат на всех перекрестках, но мы лучше их знаем здешние переулки и будем на десять минут раньше их у стены, окружающей школу. С этой стороны стена немного обвалилась, и высота ее не больше двадцати восьми футов. Отсюда мы проберемся в школу.
Так, со спокойствием, которое редко встретишь даже у храбрейших, этот необыкновенный человек отчаянно боролся с превратностями судьбы и каждую минуту черпал в своей мудрости и энергии всё новые и новые силы для спасения дела, которому угрожала такая большая опасность.
Все произошло так, как и предвидел фракиец. Быстро и неслышно пробираясь по темным извилистым переулкам, они с Эномаем достигли стены в намеченном месте. Здесь Эномай с ловкостью, которой трудно было ожидать от такого гиганта, стал взбираться по стене, пользуясь выступами и выбоинами в старой каменной кладке, лишенной штукатурки. Вскоре он добрался до ее гребня и начал спускаться по другой стороне стены, что оказалось труднее подъема. Как только германец скрылся из глаз, Спартак оперся правой рукой о выступающий из стены камень и стал подыматься по этому подобию лестницы. Он забыл о своей вывихнутой левой руке, оперся на нее и, вдруг вскрикнув от острой боли, упал навзничь на землю.
— Что случилось, Спартак? — спросил приглушенным голосом Эномай, уже соскочивший со стены во двор школы.
— Ничего, — ответил рудиарий, усилием воли заставил себя подняться и, не обращая внимания на сильнейшую боль в распухшей руке, снова с ловкостью дикой козы стал подыматься по стене. — Ничего… вывихнутая рука…
— Ах, клянусь всеми змеями ада! — воскликнул, с трудом приглушив свой голос, Эномай. — Ты прав… об этом мы не подумали… Подожди меня… Я сейчас подымусь наверх и помогу тебе.
И он стал уже подыматься, но услышал голос Спартака:
— Ничего… ничего… Говорю тебе, ничего не случилось!.. Не трогайся с места… Я сейчас доберусь к тебе сам… Мне помощь не нужна.
И действительно, едва смолкли эти слова, как над гребнем стены показалась фигура мужественного фракийца, а вслед за этим германец увидел, как Спартак спускается по щербатой стене, точно по лестнице. Наконец одним прыжком фракиец очутился на земле и подошел к Эномаю.
Эномай хотел было спросить у Спартака о руке, но, увидев, что лицо рудиария бледно до синевы, глаза точно остекленели и он скорее похож на привидение, чем на человека, — только произнес вполголоса:
— Спартак! Спартак! — В этом восклицании прозвучала такая нежность, на какую, казалось, не был способен этот гигант. — Спартак, ты так страдаешь!.. Это выше человеческих сил… Спартак… тебе плохо… сядь вот тут…