Спартак недоуменно взглянул на юношу, затем повернулся к декану, вызвавшему его из палатки, как бы спрашивая его, этот ли воин желал с ним говорить, и, когда декан утвердительно кивнул головой, Спартак подошел к юноше и спросил его удивленным тоном:
— Так это ты хотел меня видеть? Кто ты? Что тебе нужно?
Лицо юноши вспыхнуло, затем вдруг сразу побледнело, и после минутного колебания он твердо ответил:
— Да, Спартак, я.
И после короткой паузы добавил:
— Ты не узнаешь меня?
Спартак пристально вглядывался в тонкие черты юноши, словно отыскивая в памяти какие-то стершиеся воспоминания, какой-то отдаленный отзвук. Затем он ответил, не сводя глаз со своего собеседника:
— В самом деле… Мне кажется… я где-то видел тебя… Но где?.. Когда?..
Затем снова наступило молчание, и гладиатор, первым прервав его, спросил:
— Ты римлянин?
Юноша покачал головой и, улыбнувшись печальной, какой- то вымученной улыбкой, как будто ему хотелось заплакать, ответил.
— Память твоя, доблестный Спартак, не так сильна, как твоя рука.
При этой улыбке и этих словах точно молния осветила сознание фракийца: он широко открыл глаза, со все возрастающим удивлением вперил их в юного солдата и неуверенным тоном воскликнул:
— Неужели!.. Может ли быть?.. Юпитер Олимпиец! Да неужели это ты?
— Да, это я, Эвтибида. Да, да, Эвтибида, — ответил юноша, вернее, девушка, так как перед Спартаком действительно стояла переодетая Эвтибида.
Он смотрел на нее и никак не мог прийти в себя от удивления. Тогда гречанка сказала:
— Разве я не была рабыней? Разве я не видела, как родных моих обратили в рабство?.. Разве я не утратила отечества?..
Девушка говорила, еле сдерживая гнев, а последние слова произнесла со страстным негодованием.
— Я понимаю, понимаю тебя… — задумчиво и грустно сказал Спартак. Минуту он молчал, затем, подняв голову, добавил с глубоким, печальным вздохом — Ты слабая, изнеженная женщина, привыкшая к роскоши и удобствам… Что станешь ты здесь делать?
— О! — гневно воскликнула девушка. Никто не подумал бы, что она способна на такую вспышку. — О Аполлон Дельфийский, просвети его разум! Он ничего не понимает! Во имя фурий-мстительниц, говорю тебе, что я хочу отомстить за своего отца, за братьев, за порабощенную отчизну, за мою молодость, за мою загубленную жизнь, а ты еще спрашиваешь, что я собираюсь делать в этом лагере!
Лицо девушки и прекрасные ее глаза горели гневом. Спартак был растроган этой дикой энергией и силой и, протянув руку гречанке, сказал:
— Да будет так! Оставайся в лагере… шагай бок о бок с нами, если ты можешь… сражайся вместе с нами, если ты в силах.