Силы партизан, казалось, иссякли. А тут еще опустели фляги. Между тем, пить хотелось нестерпимо. На дневку надо было запастись водой, но где ее взять?
С трудом встав на ноги и взвалив на себя снаряжение, минеры пошли искать воду, но ее нигде не было.
— Подождите, ребята! — остановился Сейдали. — Воду ищем, да? А почему лагушку не слушаем? Где кричит лагушка — там вода. Туда иди! Понимаешь? Я — пастух. Я знаю.
Все прислушались. Но степь молчала. Ни крика птиц, ни хора лягушек. Безмолвие длилось минутами, но ребятам казалось, что прошли часы. Где-то на севере трещала перестрелка. Но лишь напомнив о врагах, степь тут же стихала.
Вдруг Сейдали воскликнул:
— Кричит! Я говорил!
Он увлек группу за собой. Но водоема нигде не было. И лягушки, казалось, кричат в другой стороне.
Яков шел замыкающим; он следил, чтоб никто не отстал. И он видел, как шатаются от усталости парни, как заплетаются у них ноги.
— Привал! — подал он команду вполголоса. Но группа шла дальше.
— Сеня, привал! — повторил он громче. Но группа по-прежнему шагала.
Яков подбежал к ведущему. Оказалось, что тот не слышал команду.
«А ведь я тоже глохну, — пронзила мысль. — Даже шагов не слышу. Неужели от жажды?»
Если вся группа потеряет слух — гибель. Глухих враги передушат голыми руками.
— Хлопцы! — схватился Яков: — Воду надо достать! Пошли в село! Боем взять, но достать!
Вяло поднявшись, партизаны взвалили мешки на плечи и, томимые жаждой и усталостью, поплелись дальше.
Над притихшей степью низко нависли плотные тучи. Воздух был теплый и застойный. Ни малейшего дуновения ветра. Душно. Дышать трудно, шагать еще тяжелее.
Показалась деревушка. Кажется, — в ней ни души. Но нет, вот кто-то шагает. Это — патрули. Очевидно, и тут гарнизон. В дом не постучишь, воды не попросишь — там немцы.
Скотный двор. Тут должна быть вода. Но где она? Ни корыт, ни бочек.
Вот свет в окне. Туда!
Из зарослей смородины видно: в просторной комнате — немцы. Играют в карты. На столе — бутылки. Пьют.
У дома — часовой. Он шагает к воротам, затем обратно к дверям. Снова к воротам. Тихая возня, хрип — и нет часового…
Четверо входят в сенцы. Темным-темно. Руки нащупывают дверь. За нею шумят. Туда надо войти. Двое становятся по бокам. Яков берется за ручку двери.
Он медлит, и секунда все круто меняет. Кто-то дергает за локоть. Это Парфенов. Он тянет в угол. Берет руку Якова и сует вниз. Кадка! Вода!
Двое стоят у двери. Теперь она не откроется. Другая пара пьет — жадно, долго, прямо из кадки. Потом, сменясь, пьют остальные. И тоже — жадно, долго. Враги за дверью. В любую минуту они могут выйти. А тут еще и рассвет скоро. Надо успеть удалиться. Но все забыто. Пить! Пить! Пить!