Мы дошли до развалин. Ни одной целой колонны, только их расколотые части, плиты и разрушившиеся стены, мрамор которых испещрен потемневшей резьбой.
— Одни считали жриц целительницами, другие — ведьмами; смотря кто что получал, придя в храм, — Локарис отнял руку. Без нее стало холодно. — Считалось, они видят судьбы. Судьба же каждой из жриц высекалась на стенах внутреннего храма. Вход в него закрыт. Тогда был закрыт…
Дракон остановился у разрушенной плиты. В густых тучах обозначилась прореха, и лунный свет коснулся зеленоватых вен мрамора. Я качнулась — запахло тиной и гарью, но никаких треножников, конечно, здесь не было.
— Только женщина может правильно увидеть и прочитать узор, — Локарис присел, провел рукой по резьбе. — Что-то вроде гадания на кофейной гуще.
Я подошла ближе. Рисунок начинался с глубоко вырезанных силуэтов волков. Они стаей неслись вперед, прыгали в переплетение длинных волос женщины. Эта женщина была главной жрицей, так как ее лицо изображалось крупнее остальных женских лиц — младших жриц.
— Это ее судьба, — я коснулась пальцами холодной щеки мраморного профиля, — руки жрицы обнимают храм, будто бы оберегая его и правя им, но смотрит она в другую сторону.
Отвалившиеся от плиты кусочки навсегда стерли какие-то детали картины, а их было столько, что, казалось, каждый завиток имел значение. Что-то виделось хорошо, а что-то только если внимательно присмотреться, что-то замечалось только краем глаза, что-то мелькало, пока перебегаешь взглядом дальше. Неслось, как жизнь, к концу плиты, к рисунку, что заканчивался, как и начинался, фигурками волков.
— Вот на эту фигуру мужчины она смотрит. Тут идет к нему, он показывает куда-то вдаль, но она озирается назад — на свой долг, свой храм.
История сама лилась из моих уст, а резьба скользила и менялась под пальцами. Было неважно, слушает ли Дракон мой рассказ:
— Здесь мужчина остается один, так как она выбрала долг, а не его. Тут мох… хотя, если не стирать его, то он похож на темную фигуру, что стоит за спиной покинутого мужчины. Эта фигура указывает рукой в сторону храма, а дальше мох и трещины, как темная лавина, идут к храму. Нет, уже к его развалинам. Если бы это был рисунок, а не мох, я бы сказала, что кто-то наслал несчастье на жриц и на этот храм. В развалины его превратили по приказу чьи-то люди, а не природа или случайные захватчики. По приказу того, кто рядом с этим мужчиной, кто руководит из-за его спины. И она, эта женщина, — я снова коснулась ее лица, скользнула по вырезанным волнам волос, — она так похожа на ту, что мне снится…