Лашта посмотрел на выуча с удивлением. Донатос, который в дальней части залы учил своих подлетков потрошить оборотня, спокойно сказал:
— Не выйдем. Нож положи. И говори, что случилось.
Послушник, задыхаясь после отчаянного бега, выпалил:
— Кровосос этот — Белян — вырвался! Ильгара об стену приложил, голову ему разбил, потом на меня кинулся… Я только оберег успел сломать, а он уж в шею вцепился.
Услышав это, Лашта быстро кивнул выучам, чтобы отошли в дальний угол. Подлетки сгрудились у стены и теперь с тревогой смотрели на ненадежно, как им казалось, перегороженный вход в мертвецкую.
Донатос же, кропя кровью обережную черту перед дверью, спросил Зорана:
— А Даром его сковать ты, дуболом, и не догадался?
Послушник помотал головой:
— Он после этого только пуще взъярился. Если б Ильгар не подскочил — загрыз бы меня. Я в него вцепился и держу, чтоб не убежал, думаю — ну все… сил больше нет. А он сзади…
Пока парень сыпал словами, Лашта повернулся к своим ребятам и прикрикнул:
— Ну, чего встали, как стадо? Продолжаем, продолжаем… — он кивнул на синюшного покойника.
Выуч, который до появления встревоженного вестника безуспешно пытался поднять мертвеца, снова начал бубнить заклинание. Только теперь запинался и потел ещё сильнее, да к тому же то и дело обеспокоенно косился на перегороженный столами вход.
Зоран сидел на низкой скамеечке и жадно пил воду прямо из кувшина. Уф. Успел…
В этот самый миг, в подпертую столами створку загрохотали отчаянно и громко. Послушники подпрыгнули, а читавший наговор испуганно смолк. И в этой тишине из-за двери раздался звонкий и просительный голос Руськи:
— Дядька, дя-а-адька, ты там? Я что-то дверь открыть не могу… Дядька, невеста твоя совсем расхворалась.
Колдун выругался, в несколько стремительных шагов достиг двери, сдвинул в сторону стол и за шиворот выдернул Руську из коридора.
Зоран тут же захлопнул тяжелую створку, а Лашта перекрыл вход и подновил черту.
— Какая невеста? Я тебе сейчас весь зад синим сделаю! — тряс крефф за ухо пищащего паренька. — Коли взрослый такой по казематам шляться, так и у столба под кнутом выстоишь. Ум на всю жизнь вложу!
Мальчонок скулил, привставал на цыпочки, выворачивал шею и лопотал:
— Эта, лохматая. В жару мечется, всё тебя зовет, я и прибёг. Дя-а-адька, больно ж!
Донатос отпустил красное оттопыренное Русаево ухо и встряхнул мальца, как пыльное одеяло.
— Нечего ночами шастать!
Он бы добавил что-нибудь ещё, да покрепче, но в этот миг в дверь снова загрохотали и на сей раз густым голосом Дарена возвестили:
— Отворяйтесь, поймали!