Самое лучшее было — отправиться на какую-нибудь стройку, но для этого ему требовались хоть какие-то документы.
Татьяна отнесла председателю сельсовета, одноногому инвалиду Сельянову, шмат сала и большую бутыль самогона, и тот выписал Татьяниному жильцу справку колхозника, с которой можно было устроиться на работу.
Справку он выписал на имя Яниса Калниньша, латыша, уроженца города Даугавпилса.
— Пойду в город, на стройку устроюсь, хоть каких денег заработаю! — сказал Вернер Татьяне. — А то здесь мы с голоду пропадем. Буду тебе деньги присылать…
— Уйдешь ты, Ваня, и больше не вернешься… — грустно проговорила женщина и положила руку на свой приподнявшийся живот. — А ведь я, Ваня, в тягости…
— Не сомневайся, вернусь! — ответил Вернер.
Для начала он устроился в райцентре, строить клуб, но там к нему начал присматриваться демобилизованный мужик из соседней деревни, который знал покойного Татьяниного мужа. Пришлось уйти, перебраться подальше, в соседнюю область, на большую стройку. Там было легче затеряться, но появилась другая опасность — на стройке работали несколько латышей, которые заинтересовались, увидев в списке фамилию Калниньш. Латышского языка Вернер не знал, и ему пришлось снова перебраться на другое место.
Так и кочевал он с места на место, со стройки на стройку.
Года через два Раушенбах женился на молоденькой учетчице. У нее было три несомненных достоинства — большие голубые глаза, золотистые волосы и простая фамилия Кривцова. Вернер взял ее фамилию — и вскоре снова скрылся, переехал в Карелию, но теперь уже как Иван Кривцов.
Там обжился, но вспомнил о том, что в далекой деревне растет его ребенок.
Иван Кривцов отправился в ту деревню.
Татьяна уже год как умерла, оставив мальчика, которого назвала Алешей. Маленького Алешу приютила из жалости соседка, недавно овдовевшая Степановна. Увидев Вернера, она перепугалась. Однако Алешу ему отдала — как-никак отец, да и кормить ребенка было ей невмоготу, самой бы с голоду не умереть…
Вернер забрал сына в Карелию, оттуда они переехали в Забайкалье, потом — в Среднюю Азию… Вернер запутывал следы, метался по стране, как загнанный зверь, но все время помнил о кинжале, похороненном на месте боев, и выжидал, выжидал, выжидал…
Он выглядел удивительно молодо, как будто само время не властвовало над ним.
Сын его рос смышленым, похожим на отца, и постепенно Вернер начал внушать ему, что он — не простой мальчик, а наследник старинного и знатного рода, отдаленный потомок королей-священников, когда-то правивших всей Европой.
И со временем рассказал о священном кинжале, наследии предков. И о том, что где-то в мире существуют ножны от этого кинжала, и если им удастся найти оба предмета — они смогут вернуть своему роду священную власть…