В руках у него был кинжал.
Благородная форма лезвия, напоминающего узкий древесный лист с глубокой прожилкой посредине, говорила о несомненной древности и благородстве этого оружия. Барон внезапно почувствовал странное волнение. Он протянул руку, взял кинжал. Лавочник, казалось, отдавал его с явной неохотой.
Барон провел пальцем по лезвию, внимательно рассмотрел массивную рукоять.
В центре ее располагался древний, священный знак свастики — знак, который барон фон Зеботтендорф то и дело встречал в своих многолетних поисках, знак, который оставляли на своем пути воины и путешественники древнего арийского племени.
Но еще интереснее были значки и узоры, располагавшиеся вокруг свастики. Барон узнал в них священные рунические письмена, письмена древних ариев…
— Спроси лавочника, сколько он хочет за этот кинжал, — обратился барон к Самуилу, стараясь скрыть от того охватившее его волнение.
Самуил повернулся к одноглазому, проговорил что-то на том же незнакомом языке. Лавочник неожиданно побледнел, замахал руками и заговорил громко, резко, недовольно.
— Извините, господин барон. — Самуил выглядел смущенным. — Он отказывается продать кинжал…
— Что значит — отказывается? — Зеботтендорф сверкнул глазами. — Я тащился сюда по жаре, тратил свое драгоценное время, и когда наконец нашел что-то достойное внимания — он отказывается! Скажи ему, Самуил, что с такими людьми, как я, нельзя обращаться как с нищими погонщиками верблюдов! Ты отлично знаешь, кто я такой! Знаешь, что я близко знаком с Сулейман-пашой…
— Одну минутку, милостивый господин! — Самуил взглянул на барона с той смесью угодливости и фамильярности, которая того особенно раздражала в провожатом.
Повернувшись к одноглазому, Самуил заговорил на том же непонятном Рудольфу языке. Он говорил долго, убедительно, размахивал руками, но, похоже, так и не смог ничего добиться.
Барон, которому изрядно надоело слушать непонятный разговор, надоело торчать в душной полутьме лавки, достал свой серебряный портсигар, открыл его, закурил тонкую ароматную египетскую папиросу.
Не сразу до него дошло, что спор на незнакомом языке прекратился, Самуил и одноглазый лавочник молчат, не сводя глаз с него, точнее — с его портсигара.
— В чем дело? — недовольно осведомился Рудольф, выдохнув ароматный дым.
Одноглазый что-то быстро проговорил и поклонился, сложив руки в покорном и униженном жесте.
Проследив за его взглядом, барон понял, что лавочник смотрит на герб общества «Туле», выгравированный на портсигаре, — кинжал, переплетенный дубовыми ветками, на фоне свастики с закругленными концами…