— Да вы не волнуйтесь. — Он сбежал с крыльца, на ходу доставая из небольшого кожаного рюкзака приготовленные бумаги. — Я племянник, сын его сестры, Анны Сергеевны.
— Какая-то ещё сестра… — пробормотала соседка недовольно, приняла бумаги и стала рассматривать. — Сроду у него никакой сестры не было!..
— Мама давно умерла, — проинформировал Макс.
Соседка перевела на него взгляд, и лицо у неё потеплело.
— Так теперь, раз дядя тоже помер, ты сиротой остался?..
Макс ничего не сказал.
Удивительная особенность русского человека — жалеть сирот и пьяниц.
Она опять поглядела в бумаги, моментально соскучилась, вникать ей не хотелось. Раз говорит — племянник, значит, племянник.
— Когда дядю хоронить-то собираешься? Который день пошёл, а покойник всё мается, всё не в земле.
— Как только полиция разрешит.
Соседка махнула рукой:
— Полиция! Чего там они ищут, всё равно не найдут никого! У нас в восемьдесят пятом на Дзержинского мужика зарезали, так до сей поры не посадили никого, а тогда при советской власти ещё порядок был!.. Ну чего? Ключи-то есть у тебя, племянник?
Макс показал связку.
— Проводить, или сам разберёшься?
Он сказал, что, разумеется, лучше проводить, и вновь поднялся на крыльцо. Соседка шла за ним.
— А ты чего, за границей, что ль, обретаешься? Уж больно не по-нашему одет-обут!
И она бесцеремонно придержала его рукой и оглядела с головы до ног. Племянник Петра Сергеевича был в костюме в талию, рубашка в тонкую полоску — синюю и красную. Сверху чепуховое пальтецо с капюшоном, зато подкладка шёлковая, богатая. На ногах почему-то кеды, а на плече рюкзак. Иностранец, как есть!..
— У меня работа такая, — непонятно ответил племянник.
— Как хоть звать-то тебя?
В бумагах, которые он ей совал, его имя повторялось раз двадцать, но она и до имени не дочитала!..
— Максим.
— Ну вот, Максюша, стало быть, тут дядя и жил. Один весь дом занимал, никто к нему не захаживал, да он и не звал особенно. Всё работу работал, над книжками сидел. Ещё в саду возился, яблони прививал. У него мечта была — антоновку возродить, чтоб как раньше, нынешняя-то вся повыродилась. Он по этому вопросу полный профессор был.
Дом стоял в глубине сада так, что с дороги и с соседских участков его почти не было видно. Это логично и правильно — по всей видимости, дом когда-то подбирался именно с таким расчётом, чтобы не слишком много было посторонних глаз.
— Ночевать-то останешься?
— Нет, я в гостиницу.
— Ты гляди, — удивилась соседка, — остался бы у дяди-то, помянули бы его по-людски. А он в гостиницу!
Она зажгла свет в коридоре, один о другой стянула резиновые сапоги и пошла по чистым домотканым дорожкам.