Тот самый аромат, что снился мне сегодня, вновь окутывает меня в плотный кокон, и я с замирающим сердцем смотрю за его указательным пальцем, скользящим по скатерти по мере движения Хозяина, идущего параллельно столу.
Рэми встает за моей спиной нерушимой глыбой — высокий, неприступный, чужой, и нарочито медленно убирает волосы с моей шеи, перекидывая их на одно плечо. Ощущаю его дыхание на своей коже и наклоняю голову вбок, когда он замирает над моим ухом и, сделав глубокий вдох, шепчет:
— Скажи мне, что ты почувствовала, увидев нас этой ночью? Только не лги мне, Джил, я слышал стук твоего сердца, — он делает частые хлопки в ладони, копируя мой бешеный ритм сердца, а затем обхватывает ладонью мою шею, попутно лаская ее подушечками пальцев. При упоминании об этой ночи я заливаюсь алой краской стыда, словно вновь ощущая то возбуждение, которое ощутила увидев столь откровенную сцену.
От нежных ласк Господина, смешанных с определенной жесткостью, по спине пробегают мурашки, и я не сразу понимаю, что он усилил захват, намного крепче сдавив мое горло и будто предупреждая, что любая ложь будет наказана.
— Я почувствовала возбуждение…
— Моя самоотверженная девочка, — он проводит кончиком носа по моей пылающей от стыда щеке, а потом прикасается к ней нежным, непорочным поцелуем, и я интуитивно чувствую, как он улыбается, удовлетворившись моим ответом. Не знаю, как долго мы находимся в такой позе, потому что полностью растворяюсь в его прикосновениях и уже не чувствую как моя грудь замирает на выдохе, застрявшем во все еще сдавленном горле. — Будь готова к семи, у нас насыщенный вечер.
Господин исчезает внезапно, так, что когда я нахожу в себе силы обернуться, от него не остается и следа, только уходящая слабая боль в шее и тяжесть внизу живота, вызванная его странными ласками, смешавшими в себе нежность и грубость одновременно. Только его последняя фраза, сказанная таким таинственно томным голосом, до сих пор висит в воздухе, вынуждая меня крепко-крепко зажмуриться и сжать кулаки.
Я не боюсь, не боюсь, не боюсь, мне просто нечего бояться, ведь он не сделал ничего плохого, совсем ничего. Ведь он не причинил мне боли, не подавил своей силой, не поднял голоса, но именно эта его невозмутимая холодность вызывает куда более сильное беспокойство, чем если бы он проявил свои права на меня в агрессивной форме. Почему-то мне кажется, что такие люди намного опасны, они скрывают в себе то, что мы можем ощутить инстинктивно, на подсознательном уровне, имея в арсенале лишь интуитивные ощущения и смутные догадки о их жестокости.