— Кого ты видела?
— Я н-не знаю, я не узнала его, потому что он был в черной накидке с глубоким капюшоном.
— Тогда с чего ты взяла, что это вампир? Ты хотя бы понимаешь всю серьезность своих обвинений?
— Люди не имеют такой стати, мой Господин, им не присуща плавность движений и королевская осанка. Они загнаны страхом и напуганы вашей силой. Тот, кто был на Арене, определенно вампир. Я более чем уверена.
— Ты не говорила мне об этом, но сочла нужным поделиться с Адель. И вот последствия твоей доверчивости, ma fille. Это будет тебе уроком, — с ядовитым сарказмом шепчет Рэми, наконец выпрямляясь и кидая на меня чуть ли не презрительный взгляд, от которого бросает в дрожь. Впрочем, его можно понять, ведь его наложница скрыла, как оказалось, важные факты. Вернее, предпочла разболтать их другим, чем поведать своему Господину.
— Простите, — только и выдыхаю я, прикусывая нижнюю губу и с трудом сдерживая слезы. Понимание того, что меня втянули в политические игры, вызывает что-то наподобие жалости, и я проклинаю свою болтливость, Адель, воспользовавшуюся моей наивностью, этот жестокий мир, забравший у меня возможность увидеться с мамой, а в том, что мы с ней больше не увидимся, я даже не сомневаюсь, ведь Хозяин предпочтет разобраться с заговором, чем вернуть мне надежду. В груди нарастает едкая боль, и я горько всхлипываю, когда Рэми, не сказав ни слова, разворачивается и направляется к выходу. Становится так тошно, что я уже не могу удержать накатывающую истерику, вынуждающую меня унизительно мямлить: — Господин, — пытаюсь подняться и мутным от слез взглядом провожаю его удаляющуюся спину. — Господин! — уже громче кричу я, все же вынуждая его обернуться. Он смотрит на меня с ледяным безразличием, пока я встаю на налитые свинцом ноги и медленно подхожу к нему. Меня трясет от напряжения, пальцы, которыми я цепляюсь за его рукав, немеют, и мольбы срываются обрывочными, унизительно жалкими фразами: — Прошу вас… вы обещали… всего лишь одна встреча… я больше никогда не попрошу… моя мама… я умоляю вас… вы успеете наказать виновных, — плачу как маленький ребенок, будто мои слезы могут тронуть его каменное сердце, и постепенно оседаю на колени, теряя последние силы, но все же продолжая удерживать его за руку. Представляю, насколько ужасно сейчас выгляжу: с заплаканным лицом, в кровавом безумии, но это не имеет значения, никакого, потому что мне нужно увидеться с мамой.
Вот только его молчание… оно не оставляет надежды.
Обреченно разжимаю пальцы, освобождая его руку от плена, и сникаю, опуская голову и утыкаясь пустым взглядом в его начищенные ботинки. Красивые, с классической шнуровкой и наверняка ручной работы. На носке одного из них замечаю засохшую капельку крови и на полном автомате беру подол платья, чтобы стереть ее — она не должна испортить идеальный блеск идеальной обуви. Как и я не должна ставить себя выше интересов Хозяина.