Ведь я осталась одна-одна-одна. У меня больше никого нет. Совершенно. И в доказательство этому горькая на вкус тишина, сдавливающая со всех сторон, ведь даже Рэми, притаившийся в одной из комнат, не издает ни звука, будто боясь нарушить мой молчаливый диалог со своей болью и давая мне время привыкнуть, смириться с потерей и отпустить. Отпущу, обязательно отпущу, вот только найду причину, из-за которой я должна двигаться дальше. И это точно не серость наступающего вечера, и не слой пыли, покрывший мою прошлую жизнь, и не ставший вдруг чужим дом. Что-то другое, пугающее и непостоянное, близкое и одновременно далекое, сильное, противоречивое, временами ломающее, но проявляющее какую-то странную извращенную заботу.
Господин — я буду цепляться за него, пока не окрепну и не научусь дышать.
Глубоко вздыхаю, наконец скидывая с себя одеяло и вставая с кровати. Мне уже намного легче, быть может потому, что слез не осталось — они осели жжением на раздраженной коже, опухших веках, влажными пятнами на подушке. Они впитались в пиджак Хозяина, не отпускавшего меня до тех пор, пока я не смогла совладать с первой, и самой сильной, волной истерики. И, думаю, именно его сила стала той самой преградой, которая смогла ее остановить. Он не говорил ни слова, просто сжимал в стальных объятиях и терпеливо ждал, когда я перестану рыдать.
И вот, перестала все же.
Мои шаги почти не слышны, пока я дохожу до кухни и замираю на ее пороге, наталкиваясь на проницательно изучающий взгляд Хозяина, сидящего за столом, в пол-оборота. Его ноги вытянуты вперед, а сам он полулежит на стуле, локтем опираясь о стол и отбивая кончиками пальцев незатейливый ритм. Кажется, он стал еще бледнее, и на фоне черной одежды выглядит болезненно изможденным, словно только вчера победив неизлечимую болезнь. И, наверное, этому есть объяснение — голод, что просвечивает в его взгляде, когда я обнажаю шею, откидывая мешающие волосы назад, за плечо.
— Простите, здесь не убрано, — смущенно шепчу я, замечая стоящую на столе чашку с присохшими к ее дну чаинками. Скорее всего, мама попросту не успела ее вымыть, исчезнув в адской пасти жестокого мира, ведь она щепетильно относилась к чистоте дома и наверняка ей было бы стыдно за этот маленький беспорядок. Чувствую небольшую неловкость перед Рэми, пока убираю чашку и, подойдя к мойке, включаю воду и пытаюсь отмыть ее. Почему-то мне кажется, что его присутствие здесь совершенно неуместно, будто бы мой скромный дом может оскорбить его, замарать, вызвать брезгливость и презрение, ведь наши миры абсолютно разные и по идее не должны были пересечься, но, как назло, пересеклись. На границе жизни и смерти.