Отличная насмешка судьбы. Браво.
Громкий смех возвращает в реальность, и я, выпустив мыльную тарелку из рук, с безразличием наблюдаю за тем, как столпившиеся у одной из девушек охранники начинают ее лапать, вызывая вполне логичную реакцию — страх и слезы. Кажется, она здесь новенькая, потому что ее лицо мне незнакомо, либо же я его попросту не запомнила. Зачем? — если завтра ее может не быть. Маленькая и худенькая, напуганная и потерянная, она напоминает загнанного волками кролика, у которого нет ни единого шанса выжить, потому что «продажные» не знают жалости и с удовольствием пользуются своим положением. Они издевательски шутят над ней, пока я вытираю руки о фартук и бросаю косые взгляды в их сторону. Наверное, будь у меня больше смелости, я бы схватила нож и перерезала им горло, и не для того, чтобы избавить несчастную от приставаний, а для того, чтобы напомнить им, кто они.
Люди, продавшие собственные души за обещание вечной жизни.
— Что уставилась? — бросает один из них, отвлекаясь от своей жертвы и поворачиваясь ко мне. Пожимаю плечами, послушно отводя взгляд и возвращаясь к работе. Знаю, что он меня не тронет, не подтолкнет к столу и не заставит снять джинсы, как делает это с плачущей девушкой, не ударит головой о столешницу и не забрызгает ягодицы липкой спермой, чтобы затем уступить место другому, еще более грубому. Он хватает ее за волосы и тянет на себя, с размаху вколачиваясь в податливое тело и вызывая страх у остальных девушек, работающих в одной секции со мной и ставших свидетелями насилия. Они боятся стать следующими, даже не подозревая, что на самом деле это не самое страшное. Самое страшное ждет впереди, когда их выберет какой-нибудь богач, а потом избавится, и неважно как — посредством смерти или перепродажи. Все просто. Неделя, месяц, год — сколько они протянут, прежде чем превратятся в прах?
В конце концов звук их возни надоедает, и я не нахожу ничего лучше, чем покинуть секцию, взяв попавшийся под ноги мешок с отходами. Обычно собравшийся мусор складируют у двери, ведущей на лестницу к черному выходу, где прислоненные к стене контейнеры проглатывают черные мешки, а потом освобождаются специальной службой. Приоткрыв дверь, я не раз смотрела на ровные ступеньки, ведущие вверх и упирающиеся в железную решетку, которая позволяет увидеть кусочек мрачного неба. В этот раз все иначе, в этот раз я решаюсь не просто заглянуть за запретную линию, но, опасливо обернувшись назад и не увидев поблизости ни одного охранника, сделать несмелый шажок внутрь. Отвратный запах скопившегося мусора, доносимый проникающим ветром, раздражает рецепторы и заставляет меня как можно быстрее закрыть дверь и избавиться от сквозняка. Здесь влажно и холодно, поэтому мне приходится обнять себя за плечи и, смирившись с неприятным запахом, пройти мимо темно-зеленых контейнеров, наполненных не только мусором, но и крысами, издающими противный писк. Он усиливается по мере моего приближения и затихает за спиной, когда я достигаю точки назначения и, обхватывая пальцами холодные прутья, прижимаюсь к ним лбом. Резкий ветер бросает в лицо мелкую морось, опаляя кожу свежестью и свободой, и я жадно вдыхаю воздух, разглядывая стоящие на противоположной стороне улицы здания, скорее всего, не принадлежащие Юджину, потому что они не похожи на наши ни архитектурой, ни отделкой. А значит, предназначенные для рабов комплексы расположены буквой «П», внутри которой и находится двор.