Уже порядком замерзаю и покрываюсь гусиной кожей, но упорно стою на месте, надеясь на то, что когда вернусь, потерявшие человеческие лица охранники закончат свое дело и оставят нас в покое. Мы спокойно доработаем день, вернемся в свои комнатушки и провалимся в сон, где нет никакой жестокости, вампиров и крови. Где нет вообще ничего, потому что я забыла, когда в последний раз видела сны.
— Вот ты где, — со злостью произносит Тьери, появившийся внезапно, будто из неоткуда. Он хватает меня за волосы, и, не успеваю я отпрянуть от решетки, как вновь оказываюсь прижата к ней. Скула начинает ныть от удара, и во рту скапливается металлический привкус крови, когда он отводит мою голову назад и вновь ударяет, отчего я прокусываю щеку и шиплю от боли. Он почти вдавливает меня в прутья, упираясь согнутой рукой в лопатки, и не торопится отпустить. Господи, ведь не для того, о чем я думаю? — Какого черта ты тут делаешь? Забыла о правилах?
Не забыла, но мне не хочется наблюдать за тем, как люди превращаются в монстров под давлением похоти и власти.
— Я выносила мусор.
— Ну да, а мне кажется, ты наглеешь, чувствуя себя особенной. То, что Хозяин не позволяет трогать тебя, не дает тебе право нарушать правила. Ты поняла меня? — Тьери сильнее сжимает пальцы, натягивая волосы и дергая на себя, так, что его лицо оказывается сбоку, и я ощущаю неприятный запах изо рта. Лучше уж прикосновения холодной решетки, чем его близость. Прекрасно догадываюсь, почему он так зол — потому что у него, по каким-то причинам, нет возможности поиздеваться надо мной, как он делает это с другими. — Пошли, у нас проверка, всем приказано быть в своих комнатах, — наконец, он отпускает, но только для того, чтобы вновь вцепиться в предплечье и потянуть за собой. Непонимающе хмурюсь, вглядываясь в его профиль и едва поспевая попадать на ступеньки.
— Проверка? Что это?
— Меры предосторожности, за последнюю неделю убиты двое членов Совета, — Тьери говорит это между делом, продолжая тащить меня к входу, а у меня ноги наливаются свинцом и кровь стынет в жилах. Перед глазами стоит его невозмутимое лицо, и подвал превращается в сгусток липкой тьмы, обволакивающей нас с каждым шагом. Она жадно проглатывает наши фигуры, и я уже не различаю красок.
Члены Совета. Убиты. Двое.
— Тьери, постой, прошу, — мой голос дрожит, как и руки, когда я пытаюсь остановить его и выпытать детали. Сердце гулко ухает в груди, пока я складываю мысли в цепочку и, наконец, задаю главный тревожащий меня вопрос: — Кого? Кого они убили на этот раз? — Только не его, не его, не его.