— Мой новый Хозяин не зацикливается на одежде и позволяет носить джинсы. Белье тоже, — дополняю я, рассматривая беспорядок на полу и предпочитая занимать мысли разбросанными вещами, чем близостью Рэми, сидящим буквально в нескольких шагах от меня. Стоит протянуть руку и нагнуться чуть вбок, чтобы коснуться его колена и окончательно провалиться, лишившись последней гордости. Лучше бы он не приходил, не заставлял тонуть в хаосе болезненных эмоций, позволил и дальше плыть по течению. Так спокойней, много-много спокойней. — Зачем вы пришли?
— Не рада меня видеть?
— Дело не в этом, а в том, что я не знаю, кто передо мной: бывший хозяин, решивший удостовериться, что его игрушка не сломалась после того как ее выкинули? Или клиент, которого я должна обслужить?
— Возомнила себя куртизанкой, ma fille? — не могу не заметить насмешку, скользнувшую в его тоне, и поджимаю губы, думая о том, что сейчас я ни чем не отличаюсь от обиженного ребенка, которого не взяли на аттракционы и оставили стоять у входа. Наверное, со стороны это выглядит ужасно глупо и действительно смешно — моя обида, моя ирония, мои нападки. Опускаю плечи и теряю всякое желание продолжать перепалку — я слишком устала и не хочу быть сильной, не хочу строить из себя то, чем никогда не являлась. Хотя бы сейчас, в эту самую секунду, перед тем, как он встанет и уйдет, а он обязательно уйдет, я хочу быть откровенной с ним. И пусть ему будет все равно, и мои слова не потревожат каменного сердца, но мне нужно выговориться, пока есть возможность. Поэтому я закрываю глаза и, едва сдерживая слезы, шепчу:
— Если честно, я не знаю, какую роль здесь играю. Я словно топчусь на месте, не зная в какую сторону ринуться и что делать дальше. Каждый вечер ложусь спать и думаю о том, что завтра будет то же самое, что сегодня, — множество вопросов, на которые нет ответов. Безнадежность и одиночество. Равнодушие, которого я ужасно боюсь, но которое, как это странно ни звучит, стало моим спасением. Здесь творятся ужасные вещи, мистер Рэми, и только что я видела смерть одной из нас, но даже не ощутила жалости. Я словно теряю себя прежнюю, пачкаюсь в грязи и уже не пытаюсь отмыться. Наверное, теперь вы не увидите во мне ничего из того, что так раздражало вас раньше, — замолкаю, ожидая его издевки, и, по мере того как сгущается тишина, начинаю нервно теребить края простыни, почти скинутой на пол, но зацепившейся за нее одним углом.
— Иди ко мне, ma petite, — только и бросает он, как-то обреченно устало, непривычно, без властных ноток и твердости, присущей ему. И сейчас мне кажется, что он, как никогда раньше, прочувствовал каждое мое слово. Кидаю в сторону Рэми внимательный взгляд и пытаюсь рассмотреть выражение его лица, но не могу — полумрак сглаживает черты, превращая его в сплошную темную массу. — Ну же… — для пущей убедительности он хлопает ладонью по колену, а я разрываюсь между желанием прикоснуться к нему и гордостью, восставшей из пепла. Он не может так просто приходить сюда и манипулировать мною, словно и не было его бездушных слов, словно он не выгонял меня вовсе, а эти четыре месяца пустоты лишь маленькое недоразумение, на которое мы не должны обращать внимания. Должны. Потому что оно встало между нами глубокой пропастью. — Это не приказ, Джиллиан.