— Зачем вы рассказываете это?
— Потому что ты должна знать, кем я был. Когда-то давно я обвинил одного человека в излишней жестокости, но, если подумать, то я ничем от него не отличался.
— А сейчас? Какой вы сейчас? Ведь вы жалеете людей, я знаю. Я видела это.
— Скорее не жалость, а расчетливость. Ты веришь в то, во что хочешь верить, и видишь то, что я позволяю тебе видеть.
Неправда. Все его слова — ложь, и чтобы он не говорил, я не хочу открывать глаза. И пусть сейчас я выгляжу наивной дурой, но мне сложно разуверовать в его человечность. Осторожно поднимаюсь с кровати и под его пристальным взглядом подхожу к нему. На мне лишь простые хлопковые трусики и короткая майка, но я не тороплюсь накинуть халат, потому что внимание Хозяина кажется мне естественным, настоящим, родным. Он подтягивает мешающее мне ноги и позволяет сесть к нему на колени, чтобы уже в следующую секунду, положив голову на его плечо, уткнуться в пахнущую приятным парфюмом шею.
Его объятия — самое надежное место на земле, и я обреченно улыбаюсь, потому что совсем скоро мне придется лишиться их. Горечь скапливается где-то в горле и дыхание перехватывает от подступивших слез, готовых разразиться истерикой. Я должна быть сильной, Господи.
— Вы можете обмануть мои глаза, но только не сердце, — шепчу, едва слышно, в то время как Рэми с приторной нежностью берет меня за запястье и, приблизив его к лицу, глубоко вдыхает. Его острые клыки вспарывают кожу, и я непроизвольно напрягаюсь, когда он вонзает их глубоко в мышцы, наверняка желая показать то, кем по-настоящему он является. Плевать, я уже смирилась с его природой. — Я хочу знать… вы говорили: Юджин знает, что со мной делать в случае вашей смерти. Что бы со мной стало? — При упоминании о Юджине Хозяин замирает, и кровь, текущая из раны, беспрепятственно капает вниз, на его грудь, пропитывая и без того влажную рубашку. Вижу, как напрягаются его скулы, и уже жалею, что подняла эту тему.
— Ты должна была стать свободной.
Замираю тоже, боясь развеять наваждение, и зажмуриваю глаза. Крепко-крепко. Потому что все это сон: Хозяин, я на его коленях и слова про свободу. Ведь этого не может быть, ведь обратного пути не бывает. И будто читая мои мысли, Господин продолжает:
— Ты не могла бы вернуться в Колонию, но у тебя бы был выбор, где обрести новый дом: здесь или в Венсене. Разве ты не этого хотела, ma fille?
Я чуть ли не плачу, в полной мере осознавая цену своей свободы, и выпрямляюсь, заглядывая в лицо Рэми: бледное, с едва заметной щетиной на подбородке и линии челюсти, с еще окровавленными губами, которые он не торопится облизнуть. Обвожу мужественные черты кончиками пальцев и впитываю в себя его образ, особенно заостряя внимание на его глазах, черных, поражающих своим демоническим блеском и глубиной, и сейчас мне кажется, что в них сосредоточен весь мир, который вскоре перестанет существовать. Он следит за мной, пока я пристально рассматриваю его, не шевелится даже тогда, когда я склоняюсь ближе и провожу языком по его губам, пробуя свою кровь на вкус.