У него губы холодные.
— Как вы говорили раньше: свобода относительное понятие, и я бы не стала свободной, потому что не только вы взяли меня в заложники, — имея в виду болезнь, отвечаю я. Становится невыносимо грустно, и воздух тяжелеет от витающей вокруг нас обреченности, безысходности и тоски. На самом деле мы оба ходим по грани, с каждым вдохом приближаясь к смерти.
Наша история до смешного короткая. Жалкий год, перевернувший жизни.
— Всегда есть шанс, ma petite, — Господин говорит это тихим голосом, так, что я едва слышу, а потом обхватывает ладонями мой затылок и ласкает линию роста волос на шее, даря некое успокоение и концентрируясь взглядом на моих губах.
— Значит, он есть и у вас?
— Конечно, я не собираюсь проигрывать. Я найду его, даже если для этого мне придется перерыть весь мир.
— Юджин… его мог убить Вацлав, потому что между ними произошла ссора и он угрожал ему. Я была свидетелем этого.
— Вряд ли. Вацлав предпочитает более радикальные методы и не будет кружить вокруг да около. Более того, тот, кто это делает, умело заметает следы, в его убийствах есть некая неторопливость, жестокость, рожденная из любви к смерти, он не просто убивает, он наслаждается каждой секундой власти над чьей-то жизнью. Он словно играет со мной, чувствуя себя равным мне. Ни один из Членов Совета не подходит под портрет подозреваемого, и это самое удивительное. В какой-то момент я даже подумал, что меня преследуют тени прошлого, но эта теория попросту безумна.
— В любом безумии есть доля правды.
— Мертвые не воскресают.
— Как вы стали вампиром? Разве вам не пришлось пройти через смерть, чтобы обрести вечность? — Его пальцы перестают ласкать меня, и Рэми внимательно смотрит в мои глаза, будто обдумывая слова и действительно находя в них здравую мысль.
— Это невозможно, моя маленькая, только не тогда, когда видел смерть собственными глазами, — знаю, кого он имеет в виду, и только собираюсь спросить про Виктора, как он отвлекает от разговора поцелуем, непривычно трепетным, нежным, мягким. Он будто успокаивает меня, обволакивая лаской, а потом возвращается к запястью, опять прокусывая ранки, практически переставшие кровоточить. Мне больно, и я пытаюсь отдернуть руку, но Рэми еще сильнее сжимает запястье, не позволяя отстраниться. Перестаю сопротивляться и, практически сонная, практически уставшая, возвращаюсь в прежнее положение — кладу голову на его плечо и доверчиво расслабляюсь. Он не переступит грань и не даст мне упасть, он знает, когда нужно остановиться.
* * *
Мне снится странный сон, в нем я и беспросветная тьма, опутавшая меня. Она не вызывает страха или волнения, и я чувствую себя в полной безопасности, пока босых ног не касается холодный воздух и странный ветер не начинает шуметь где-то в густоте мрака. Он набирает обороты, постепенно превращаясь в шепот, и что-то чужое и ядовитое подкрадывается все ближе и ближе, обдавая кожу обжигающим холодом. Я оборачиваюсь вокруг, желая найти выход, и протягиваю руки, с ужасом замечая кровь на них. Сначала только на кончиках пальцев, потом на ладонях, запястьях, она поднимается выше и, капая с рук, марает белоснежное платье, превращая его в заляпанное красным полотно. А шепот становится все громче, он оглушает, и я ясно различаю единственное слово «убей».