— Я хотела попросить вашего разрешения выходить на улицу, — под таким прессом выпаливаю я и сразу затихаю, настороженно наблюдая за его вмиг сменившимися эмоциями. Теперь в его взгляде нет и намека на игривость, а Рэми становится серьезно строгим, почти каменным, неприступным.
— Нет, — коротко отвечает он и как ни в чем не бывало вновь тянется за газетой.
— Почему? Я прошу лишь о нескольких минутах, не более, — мне даже хочется расплакаться от безнадежности, что приносит его реакция. Да что в этом такого, в конце концов? Я же не собираюсь сбегать.
— Разговор окончен, — газета все-таки перекочевывает в его руки, а я поджимаю губы, силясь сдержать слезы обиды и разочарования. Дыхание срывается, и в наступившей тишине ясно слышится тихий всхлип, вынудивший Рэми взглянуть на меня исподлобья, а меня закусить внутреннюю сторону щеки. Сейчас я напоминаю избалованную капризную девочку, пришедшую выпрашивать конфету у строгого родителя, спрятавшего ее от сладкоежки. — Посмотри на меня, Джиллиан, — в его тоне слышится сталь, и я послушно отрываюсь от созерцания своих ботинок, вскидывая наверняка блестящие от еле сдерживаемых слез глаза. — Ты ведь не собираешься манипулировать мною посредством слез? Даже не думай, что это подействует.
— Что?.. Нет-нет, я просто не понимаю, правда не понимаю, что в этом такого, ведь я не собираюсь бежать.
— Почему? В чем причина твоего старательного послушания? Страх или понимание того, что тебе некуда бежать? А может, причина в другом? — Господин вновь откладывает газету, безотрывно смотря в мои глаза и наверняка зная, что я не совру. Не потому что боюсь, а потому что попросту не умею, не научилась, предпочитая искренность лжи.
— Потому что я подписала контракт, потому что вы выполнили свои условия, благодаря чему у Айрин появился шанс, и потому что мне действительно некуда бежать, — я говорю это искренне, не пытаясь увильнуть или усыпить его бдительность. Каждое мое слово — чистая правда, это и есть причины, по которым я не желаю бежать.
— Похвальная порядочность. Даже удивительно, сколько в тебе добродетели, la petite, — он говорит это с некой иронией, будто все мои положительные качества, включая в себя наивность, доверчивость и честность, не восхищают его, а наоборот, раздражают. Словно в его мире нет места тому светлому, что еще сохранилось во мне и чего уже давным давно нет в нем. Небрежный жест рукой, привлекший мое внимание блеском перстня, и я неверяще распахиваю глаза, улыбаясь от радости. Оказывается, нужно совсем немного, чтобы почувствовать себя счастливой.