Уже сидя на своем стуле, Боев припомнил наконец то приветствие, которое следовало произнести при входе, и тихо сказал.
— Салям алейкум.
Никто ему не ответил.
Хотек бесстрастно внимал Певцову, тот соловьем разливался, рассказывая, кто таков убийца и для чего совершил преступление: агент султана, зарезавший болгарского студента, и прочая. Слушая эту дичь, Иван Дмитриевич успокаивал себя мыслью, что Боев нужен как временное средство. Потом его отпустят. И может быть, наградят за службу.
Болгарин уже отвечал на вопросы Певцова — по-русски, но с акцентом, вполне могущим сойти и за турецкий: да, все так, и он, Керим-бек, готов подтвердить это под присягой.
— На суде присягнете, — торопливо сказал Певцов. Он как-то не предусмотрел, что может понадобиться такая вещь, как Коран.
— Нет, пускай сейчас, — велел Хотек.
— Ваше сиятельство! — обратился к Шувалову его адъютант. — У меня дома дворник — татарин. Позвольте, мигом слетаю!
Согласие было дано, адъютант выбежал на улицу, прыгнул в карету и помчался за дворницким Кораном.
Певцов продолжил допрос. После нескольких фехтовальных выпадов, напомнивших Ивану Дмитриевичу упражнения с чучелом, последний удар, смертельный:
— Итак, вы признаете себя виновным в убийстве князя Людвига фон Аренсберга?
— Признаю… Я убил.
— Ну что, граф? Слышали? — угрюмо спросил Шувалов.
Опершись на трость, Хотек поднялся, подошел к Боеву, немигающим взглядом уперся ему в переносицу:
— Это ты бросил в меня кирпич?
— Фанатик! — сказал Певцов.
Ободренный этой репликой, Боев послушно кивнул. В тот же момент Хотек, выставив правую ногу вперед, умело и жестоко ткнул его тростью в живот, как рапирой.
Шувалов привстал:
— Стыдитесь, граф!
— Это вы стыдитесь, — все с той же царственной от тяжкой после каждого слова отвечал Хотек, будто и не он только что поддал человеку палкой под дых. — Где были ваши жандармы? И я мог быть мертв и лежать в гробу, как Людвиг.
Скрючившись, Боев силился и никак не мог вздохнуть. Иван Дмитриевич почувствовал, что ему тоже не хватает воздуха. От удушья и ненависти звенело в ушах. Сквозь этот звон издалека доносился разговор Шувалова и Хотека: они нудно препирались, перед чьим судом должен предстать Керим-бек — русским или австрийским.
— Мой государь решительно будет настаивать… — напирал Хотек.
— А мой государь, — долдонил Шувалов, — в свою очередь…
Иван Дмитриевич налил Боеву немного хереса, но тот молча отвел его руку с рюмкой — правоверные не пьют вина.
Обращаясь то к одному графу, то к другому, Певцов сказал: сейчас, когда дружбе между обоими государствами ничто не угрожает, пора обсудить дальнейшее. Ситуация на Балканах такова, что еще рано ссориться со Стамбулом. Пожалуй, не стоит судить Керим-бека открытым судом. Нужно просто заключить его в крепость… Видимо, Певцов побаивался предавать дело широкой огласке.