Я не солгала Князю и готова была пройти все круги ада вместе с Сашей для того, чтобы вернуть его к жизни. Но всё равно этот последний шаг сделать было трудно. Просто потому что знала: назад пути не будет.
Руки дрожали, когда я вставляла карту в замок. Щелчок открывающейся двери в этой тишине показался мне оглушительным.
Открыв дверь, я вошла внутрь и застыла, увидев направленное мне в голову дуло бластера.
— Катя? — ошарашенно прошептал Сашка, отбрасывая бластер в сторону и делая ко мне два шага.
В его шоколадных глазах застыл такой испуг, что даже мне страшно стало. Потом, правда, почти сразу успокоился, остановился и нахмурился, моментально превратившись в строгого дядю.
— Привет, — пробормотала я, тяжело сглотнув. Всё-таки это очень неприятно, когда в тебя целятся из огнестрельного оружия.
— Ты что здесь делаешь?
— Переезжаю, — блекло улыбнулась в ответ и кивнула на роботов, которые как раз завозили мои чемоданы в квартиру.
Аккуратно поставили всё на пол и так же тихо выехали на лестничную площадку. Их проблемы людей мало интересовали. Свою работу они выполнили.
— Что значит — переезжаешь? Ты что, с ума сошла? Немедленно возвращайся во дворец!
— И не подумаю, — заявила я, захлопнув дверь, и села в первое попавшееся кресло. Правда, почти сразу вскочила, так как умудрилась приземлиться прямо на бластер. — Ой, мамочки!
— Он на предохранителе. Кать, я не шучу. Тебе нельзя здесь оставаться.
— Это еще почему?
Прежде чем сесть в другое кресло, я его осмотрела на наличие опасных предметов и только потом опустилась, независимо вздёрнув подбородок.
— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — отвернувшись к окну, ответил мужчина. — Я прошу тебя, забирай вещи и возвращайся к семье.
— Нет.
— Катя! — сразу же обернулся он и еще больше нахмурился.
— Если ты думаешь, что своими воплями и грозными взглядами сможешь меня переубедить, то ошибаешься. Я тебя не брошу.
— Глупая девчонка!
— Глупая, — согласилась я, скрестив руки на груди. — А еще к тому же и влюблённая.
— Что? — прохрипел он.
Переславцев смотрел на меня с таким ужасом, словно я только что не в любви ему призналась, а в массовом убийстве младенцев.
— Повторить или это был риторический вопрос? — уточнила у него, едва сдерживаясь, чтобы не начать истерически хихикать.
Не так я представляла себе первое признание в любви.
Странно, но стыда или неловкости я не испытывала. Наоборот, гордость. Ведь любовь — это великое чувство, и стыдиться тут нечего, наоборот, надо гордиться и кричать о ней на весь мир. А я, дурочка, боялась чего-то.
— Ты сама не знаешь, что говоришь.