Саквояж был отнесен приставу, который в свою очередь показал его агенту, допрашивавшему в тот момент Ваньку-Петуха.
— Что внутри? — спросил агент, и не дожидаясь ответа, извлек из саквояжа стеклянный сосуд. На свету сквозь зеленое стекло стало видно, что внутри находится жидкость, в которой плавает нечто бесформенное.
— Саквояж не мой, вижу в первый раз, — поспешно проговорил Ванька Петух, — всех святых призываю в свидетели и крест клятвенно целовать в том готов.
— Ну разумеется, — рассеянно пробормотал сыскарь. Он уже не слушал Ваньку. Секундой позже он поднял крышку и по комнате распространился специфический аптечный запах.
— Эко! — выдохнул потрясенный пристав, а агент развел руками:
— Печень в формалине… Как-то это нехорошо. Ладно бы что-нибудь ботаническое: ежики, там, воробушки всякие в спирте. А вот печень человеческая — это очень даже нехорошо, — задумчиво пробормотал сыщик.
Пораженный увиденным хозяин квартиры приподнялся было со стула, но пристав шагнул к нему навстречу и со всего размаху въехал ладонью в ухо. Ванька-Петух кубарем полетел на пол и завыл:
— Истинный крест, не моё, понятия не имею, знать — не знал, кто принес — не ведаю, подбросили мне.
— Кто подбросил-то? — гаркнул пристав.
— Гости-гости.
— Стервец, веры тебе нет! Счас отправишься с нами в участок, там измордую собственноручно, — пообещал пристав. Надо сказать, прозвучало сие обещание очень даже нешуточно.
— Послушай, Ванька, — невозмутимо продолжил сыскной агент, — Если бы твои гости просто играли в карты, к тебе бы вопросов не было. Конечно, подпольный игорный дом в столице — это нарушение закона, но до известных пределов с сим злом мириться можно. Но твои друзья-уркаганы не просто мошенничали по-крупному, они еще и на человеческие жизни играть стали. Тут тебе, однако, не Сахалин, не Нерчинск и не Вилюйск, так что свои каторжанские ужимки здесь показывать не след.
— Ничего не знаю, ничего! — запричитал Ванька; он сделал попытку подползти к агенту, но его движение остановил пристав, наступив сапогом на спину притоносодержателя, — сам за столом не сиживал, за ставками не следил, ну какой с меня может быть спрос?
— Ты сам подумай, какой может быть спрос с человека, на квартире которого друзья-каторжане — человекоубивцы и ироды окаянные — во время карточной игры ставят на человеческие жизни, а потом в этой же квартире находят извлеченную из тела человеческую печень?
Ванька-Петух заплакал. Он проплакал всю дорогу до околотка и друзья бывалого тюремного сидельца никак не могли понять, что же вызвало эти горючие слезы: искреннее раскаяние или банальное сожаление о собственной бездарно прожитой жизни?