Константин Аркадьевич Кессель, был высок, суховат, выглядел он в эту минуту очень спокойным. Видимо, у него были какие-то служебные неприятности, не зря же Шидловский пошёл на то, чтобы перехватить его в Министерстве, в секретариате товарища Министра, а не в прокуратуре. Однако ничем Кессель не выразил своего неудовольствия, а напротив, самым внимательным образом выслушал Шидловского и углубился в чтение короткого списка, полученного от Шумилова.
— С полковником Прознанским я лично никогда не общался, но имею представление, что это за человек, — задумчиво проговорил Кессель, — Да, действительно, фамилии тут у вас достаточно известные. Павловский, насколько я могу судить, это родственник генерал-лейтенанта от кавалерии.
— Сын, — кивнул Шумилов.
— Потом, Андрей Пожалостин. Уж не родственник ли это действительного тайного советника?
— Да, это его сын, — снова кивнул Шумилов.
— Насколько я слышал из внушающих доверие источников действительный тайный советник Николай Николаевич Пожалостин — это человек, отвечающий за личный шифр Его Императорского Величества. Разумеется, это сугубо кулуарно и никем никогда официально подтверждено не будет, но слова мои примите к сведению. Я не допускаю мысли, что в семье такого человека может пустить корни политическая неблагонадежность.
Шумилов с Шидловским быстро переглянулись.
— Вот еще знакомая фамилия: Спешнев…, — Кессель задумался на несколько секунд, — Спешнев, Спешнев… Мелькала эта фамилия, но только давно, в 1849 году, почти тридцать лет тому назад. Проходил тогда по делу петрашевцев некий Николай Спешнев, зажиточный помещик. Был осужден на 12 лет каторги, замененные высочайшим указом на 10 лет. Отбыл наказание, остался на поселении в Иркутске, редактировал там газету «Иркутские ведомости». Может, стоит проверить, не родственник ли он вашему Спешневу? А так больше… нет, никто никаких ассоциаций не вызывает.
Кессель вернул лист бумаги Шумилову и, обращаясь прямо к нему, проговорил:
— Имейте в виду, Алексей Иванович, что все эти радикальные социалисты — публика особенная: это преимущественно провинциалы, из мещан или обедневших дворян, отставные коллежские асессоры, учителя приходских училищ, студенты из семей разночинцев. Обиженные судьбою, выросшие с постоянным ощущением нужды и осознанием собственной человеческой неполноценности. Если и попадется среди них отпрыск богатого помещичьего рода, как упомянутый Николай Спешнев, то непременно окажется, что такой недоросль учился за границей и там понахватался всяких фурьеризмов, материализмов. Языком болтать эта публика может ловко, вот только думать своей головой так и не научилась.