Боец заискивающе улыбнулся, сказал, пряча от командира крохотные, навсегда хитрые глазки:
— Пошлите Фортова шатуна пымать: он — лихой.
— Чо?! Люди устали, не жрамши, а ты, боров, с командиром торги ведешь?!
Евтюхов, не теряя виноватой улыбки, повернул коня и заревел на дремавшего у костра бойца:
— Степан, собирайся на задание!
— Погоди шуметь. Винтарь брать?
— Оставь, коли… ем стрелять умешь!
— Совести у тебя нет, Иван.
— У меня — приказ. Поехали!
Над прикатившими с добычей возками сквозь пихтовый лапник поднимался пахучий парок. Лошков наклонился, вдохнул:
— Велик зверь. За зиму не сжуешь.
— Тебе на что мясо, Григорий? Зубов все одно нету, — сказал Фрол Фортов и сбросил темный от крови мешок. — Дели, Гриша, всем хватит печенки.
— Это мы могем, — засуетился Лошков, вынимая из ножен короткий, кованый нож.
Вытряхнул из мешка печень прямо на снег, встал на колено и чиркнул по тонкой пленке кончиком ножа. Печень развалилась непропеченным пирогом.
— Здоровый был зверь, — Лошков понюхал нож. — У больного кровь сыростью пахнет, а эта сластит. Здоровый был зверь…
Каждый взял себе по куску кровавой массы, густо посыпал солью.
— Вкусно? — спросил Родион комиссара Снегирева.
— Да, как сказать…
— Как есть скажи.
— Экзотично, но противно, — Снегирев отвернулся и выплюнул на снег хвоинку. — Мармелад с солью.
— Чо жрешь?! Оставь!
— Привыкать надо. В Сибири живу.
— Характер злишь? С волками живешь, по - волчьи жуешь!
— Грубовато, но к истине близко. Уважать обычаи и нравы людей, с которыми делаешь революцию.
— Через силу уважать разве можно?
— У тебя настроение плохое, Родион Николаевич! На жену лучше погляди. Ей сырая пища повредить может.
Родион посмотрел на Клавдию. Она ела печень прямо с ножа Фортова, вытирая измазанные кровью губы цветастой тряпицей.
— Ничего с ней не случится. С детства кормле на. Наши дети наперед молока свеженины просят. Тайга, Саня, ко всему приучит.
Сам подумал: «Не за тот стол сел, студент, тебе офицерский боле подошел. Сиди теперь, мучайся!»
Кострыдышали последним жаром. В вечернем свете угли обрели черно-красный цвет.
— Давай команду, комиссар! — приказал Родион.
Вместе они подошли к оленьему загону, отвязали лошадей. Снегирев прыгнул в седло и, вздернув острый подбородок, скомандовал:
— Отряд! Строиться!
Люди задвигались. Брякали котелки, звенела лошадиная упряжь, вновь ожили прикорнувшие было собачки.
— Лихой студент, — усмехнулся Фортов. — Тебе норовит поперек сказать. Прижал бы ему хвост.
— Придет время, — ответил Родион, не убирая с комиссара взгляда, и спросил: — Мясо не старое?