— С чем пожаловал, Фрол?
Фортов прижал к теплому боку печи красные ладони, прежде подумал, разглядывая постржавшего хозяина дома, потом сказал:
— Командует студент. Караул запретил ставить.
— Дурак!
— Ну и что? Вон Егор — тоже не умный. Верно, Егорка?! А ты его держишь. Студент сказал — не война, пусть бойцы отдохнут. Жалет людишек.
— И все?
— В Журавлевской бане, на выселках, офицер живет. Из капелевцев, но сказывали — смирный.
— Так, так! — Родион злорадно посмотрел на Шкарупу и пустил в его сторону струю дыма. — Давно гостит офицерик?
— Журавлев — человек темный, — проворчал Шкарупа, — с ем, что с нечистой силой вязаться. Не ходок я на те выселки.
Родион почесал затылок и согласился:
— Сурьезный человек Пал Алексеич, мимо пулю не пронесет. Ты хоть знаешь, как он к нашей большевистской правде относится?
— Никак! Своя у него правда, по чужойжить не желает. Зверь о двух ногах! Он к себе ближе выстрела не допускает.
— Офицера допустил, однако! Один офицерик, или кто при нем?
Фортов убрал с печи руки, с ответом замялся:
— По-разному говорят, врать не стану…
— Солдат при нем, — заговорил Шкарупа, торопясь уязвить Фрола. — Чо твоя разведка знать может?! Охвицер больной или сумасшедший: то молится, то плачет. Таких еще не бывало.
— Поздно ты разговорился! — поморщился Родион. — Поднимай о гряд, Фрол! Разделить людей на три группы. Офицера словить! Вот бумага. В ней богатеи названы. Споловиним хлеб, мясо, шкурье! Никаких с имя обхождений. Никаких! Пусть знают: какая власть стоит и какой у ней характер имеется!
Фортов дослушал командира, но сказал с сомнением:
— Один бы исход найти, а то комиссар по-другому решит. Митинг, говорит, собирать надо. Революционное слово придет к сердцу трудового народа.
Родион бросил окурок к печи, покачал большой головой:
— Толковый человек с виду… но опасный. Особливо для людей простодушных. Во до чего грамота довела студента! Книжник поганый! Другой поп лучше мыслит. Завтра ни один из этих… — Родион ткнул пальцем в бумагу, — …на его митинг не явится. По зимовьям растекутся. Ищи тогда мураша в берлоге. Скажи, Егор, ты бы не утек на их месте?
— Утек! — сознался Шкарупа. — Кабы чего терять было. Утек!
— Видишь?! Да что я глотку на вас рву?!
Родион схватил стакан самогона, рывком опрокинул в широкий рот. Скривился и кивком указал на дверь:
— Седлай, Егор!
— Бегу, Родион Николаич! — засуетился Шкарупа, натягивая тепляк поверх синей холщовой рубахи. — Примем по одной с гостем…
— Седлай — сказано! — рявкнул Родион.
И когда перепуганный хозяин выскочил за двери, указал Фортову на стакан: