Шапкин хмурится, обводит нас взглядом и добавляет:
– Если я встречу в реале хотя бы одного из вас, и вы мне, трезвому, повторите все, что здесь было, значит, все не так плохо. По крайней мере буду знать, что я не сошел с ума.
– Некоторых встретишь, не волнуйся, – отвечает манул. – Еще и надоесть тебе успеют.
– Так зачем я вам понадобился? – повторяет парень.
– Нам нужны будут куклы, – говорит Серафим. – Особенные.
– Мои куклы – безобразные, – уточняет Шапкин. – Вряд ли они вам понравятся.
– Их должен сделать тот, кто стал мастером благодаря скрап-открытке.
По телу у меня разливается тепло. Значит, все-таки это из-за моей открытки он отказался от той работы в большом офисе! А я ведь до сих пор сомневалась.
– Но зачем? – спрашивает Шапкин.
– Пока точно не могу сказать, – отвечает Серафим и чешет себя за ухом.
Это нормально. Мы, скрапбукеры, иногда что-то делаем, следуя за потоком, и только потом понимаем зачем. Для нас вполне нормально в летний солнечный день прихватить случайно из дома валенки и вечером нежданно-негаданно оказаться на Северном полюсе или, на худой конец, взаперти в цеху мороженого.
– Но ты же знаешь про антивирус? – спрашиваю я. – Ты сам говорил. Расскажи нам. Пожалуйста.
– Знаю, – кивает манул. – И расскажу. Но сначала я хотел бы узнать, кто в этой маммонитской секте главный. Какой бы мерзкой ни была Тварь, она не могла сама по себе сделать фальшивые мнеморики, как и Меркабуру, ей нужен человек, чтобы проявляться в реальном мире. Кто-то ведь организовал эту пирамиду: одныш, двуш, пятыш, – но кто именно? У кого-нибудь есть идеи?
– У меня, – раздается незнакомый голос.
Я оборачиваюсь и вижу, что у двери, ведущей на лестницу, стоит человек. Совершенно лысый, до синевы бледный, лет около пятидесяти или чуть старше, он одет в длинное темно-синее пальто почти до пят с двумя рядами часто расположенных пуговиц. Начищенные ботинки блестят, шея обмотана полосатым шарфом, а на руках перчатки в точно такую же полоску.
Сгусток плотной темной энергии – так я его чувствую. Он сам – не Тварь и не маммонит, но с Маммоной у него определенно есть что-то общее. То, от чего собственное тело перестает меня слушаться, от чего застывают мысли, а пространство вокруг становится искореженным, как детская площадка, по которой проехала армия бульдозеров. Нет только запаха сырости и ветоши, который обычно сопровождает Тварь. Комнату заполняет странный аромат – пахнет солью и тестом, но не аппетитно, а скорее отталкивающе. Меня начинает мутить, но я не в силах сдвинуться с места. Оглядываюсь в поисках поддержки – мне хочется взять кого-нибудь за руку – и замечаю, что Инги в комнате нет, а вместе с ней исчезла Аллегра.