– Аллегра! – прошептала я. – Ты только посмотри на него! Он же был тогда совсем другим! Что с ним потом такое приключилось?
– Он всегда был одним и тем же, – рассмеялась она. – Просто ты его по-другому видишь, золотце!
Маленькая Софья хулиганила. Она ловила в ладошки яркие лучи потока и посылала их на улицы, над которыми проплывали качели. Лодочка ныряла в переулок, Софья складывала руки, будто хотела набрать в них воды, собирала в них поток, который играл всеми цветами радуги, а потом прикладывала сложенные руки ко рту, и вместе с ее дыханием очередной лучик отправлялся вниз, заглядывал в арки и дворы, проникал сквозь тюли и занавески в чьи-то комнаты и квартиры, пробирался на детские площадки и разгуливал по аллеям.
Я видела, как молодая женщина, поймав лучик, откладывает книгу, наклоняется над коляской и оборачивается феей в воздушном платье с крылышками, и ноги в сверкающих туфельках приподнимаются над асфальтом, когда она берет на руки ребенка. Я смотрела, как еще молодой, но уже пузатый мужчина поднимает малыша постарше и сажает к себе на закорки, как пиджак становится рыцарскими латами, а самая обычная телеантенна превращается в сидящего на крыше дракона. Софья была ребенком, и на грани между тем и этим светом она играла в детскую игру. Она исполняла самое простое и естественное детское желание, и они все были для нее волшебниками – мамы и папы, берущие на руки своих детей.
– Красотутень! Ох, какая красотутень! – Аллегра просто захлебывалась от восторга. – Радости-то сколько!
Поначалу я решила, что экран показывает фантазии вместо воспоминаний, но потом поняла: когда Софья была маленькой, она видела мир именно таким. Вряд ли ей до сих пор мерещатся феи и драконы, но я отчего-то не сомневалась, что реальность вокруг нее по-прежнему соткана из образов. Однажды она сказала мне:
– Инга, ты знаешь, что поток есть не только в открытках?
– Еще в книгах и картинах? – К тому времени я уже кое-что знала про Меркабур.
– Не только. Я его вижу буквально повсюду, каждый день и каждый час. Иногда глаз не могу оторвать от какой-нибудь ерунды вроде вязаной шапочки, представляешь?
– С трудом, – честно ответила я тогда.
И вот теперь я видела это своим глазами. Точнее говоря, глазами Софьи. Светился огоньками, как настоящий пароход, кораблик из пенопласта, плывущий по луже, переливались лучами резные ставни частного домика, а над самодельной лавочкой во дворе хрущевки выросла радуга. Поток подсвечивал детские рисунки на асфальте и вывешенные хозяйками на просушку белоснежные накрахмаленные простыни, он струился из кисточки маляра, красившего забор, как вода из душа, и сверкал на кончиках спиц старушки, увлеченной вязанием. И если бы только поток! От простыней и пододеяльников отделялись и плыли по двору мягкие облака, на краешке банки с краской сидел, болтая ногами, разноцветный чертик, а рядом со старушкой хохотал маленький пузатый старичок-домовой, подставляя пятки под свободный кончик спицы.