Клоун в лодке улыбался и грыз большой палец – привычка, которую я всегда ненавидела (дио мио, какая ерунда, стоило ли из-за этого раздражаться!).
Я нажала красную кнопку. Перед моими глазами стояла открытка, которую показала мне мама: небритая щека и ладонь, приставленная к горлу. «Они так умирают». Эльзе я бы, может, и не поверила, но и смотритель Маяка Чудес подтвердил ее слова. И все же, на один миг, у меня возникла совершенно глупая надежда.
– Покажи мне нынешнего хранителя альбома Софьи, – попросила я и запустила яблочко.
– Ошибка 404. Воспоминание не найдено.
Как странно! У Софьи нет хранителя? Но она рассказывала мне, что ведет альбом. Мы с ней обе отличаемся от всех остальных v.s. скрапбукеров: все у нас не так, как у людей. Только у Софьи с потоком отношения близкие и доверительные, они друг друга понимают без слов, а мы с ним говорим на разных языках без переводчика. И получается у нас чаще всего игра в глухой телефон.
– Да, и за вас обеих дают по четыре уровня сразу, – сказала Аллегра.
– Ты всегда найдешь чем утешить, радость.
И все-таки я должна спросить мнемояблоко о том, о чем собиралась.
– Покажи мне, как Софья делала листок с желанием, который она потом отнесла в Старую Кошарню.
Яблочко покатилось по блюдцу, и вскоре я услышала механический голос:
– Ошибка 415. Воспоминания о создании открыток не поддерживаются.
Я со злостью стукнула по красной кнопке. Ну побывала я в чужой шкуре… И что? Ни на шаг не приблизилась к разгадке тайны, и вдобавок мой боевой дух улетучивался стремительно, как гелий – из дырявого шарика. Вот тебе и ключ к слабому месту! Кристофоро Коломбо, в чью еще шкуру мне нужно влезть? На душе было пакостно, словно я только что подсматривала в замочную скважину за чужой интимной жизнью. Я впервые увидела мир таким, каким он был для Софьи, и почти пожалела об этом. Сомневаюсь, что я хотела бы жить так, как она: проникать в тайные стороны явлений, обнаруживать живого динозавра там, где другие не видят даже кость, повсюду замечать поток, я вообще не понимала, как можно ориентироваться в ее неимоверно сложной картине мира. Во всяком случае, смотреть на экран мне было трудно.
– Аллегра, почему так? – спросила я.
– Радоваться не умеешь, – хихикнула она. – Радуйся! Тебе повезло, что ты вообще с Софьей познакомилась. Ты только подумай, какая она! Какая! Да у меня просто слов нет, какая!
Чистота и простота детского воспоминания Софьи восхитили не только Аллегру, они, честно говоря, тронули и меня. Это была странная тихая зависть к тому, чего я никогда не смогу понять до конца, по крайней мере, не в этой жизни. Может быть, в следующей, как сказал бы Аркадий. Я понимала, что у той уникальной восприимчивости, которой обладала Софья, есть и другая сторона. Я знала: то, что покажется мне комариным укусом, для нее будет нападением бешеной собаки. Впервые я поняла, почему она так не любит многолюдные сборища: если каждый человек для тебя – микровселенная, населенная странными существами, с ума можно сойти от одного только обилия информации.