— Потому и сбрасывают ночью. Чтоб не увидел, как грохнешься.
Они переговаривались вроде беззаботно, хотя лица обоих были заметно напряжены, оба украдкой поглядывали на командира — ждали, что скажет он. Несколько минут Гусаков изучал карту, и его беспокойство усиливалось — ни одного знакомого ориентира на карте не было. Ни луга, куда они приземлились, ни леса, который перешли, ни дороги, ни поля. Явно не тот лист карты. Но попасть им следовало именно в те, нанесенные на карту места. В том-то и состояла незадача.
— Старшина, — со сдержанной решимостью произнес Гусаков. — Пойдете в деревню.
— Это куда?
Не стронувшись с места, на котором он лежал, Огрызков насторожился.
— Вон за полем. Узнать, как называется.
Старшина приподнимался устало и неохотно. Сидя, вдел руки в лямки вещевого мешка, потом встал на одно колено, затем на другое.
— Вещмешок оставь, — сказал командир. — Тумаш возьмет.
Сбросив с плеч тяжелый, набитый толом вещевой мешок, с автоматом в одной руке старшина ленивой походкой пошел по меже вдоль ржаной нивы. Из-под нависших ветвей Гусаков проследил, пока тот не скрылся за рожью.
— Да-а, — неопределенно произнес Тумаш. — Сварил кашу. Как теперь быть?
В вопросе фельдшера послышался тайный упрек ему, командиру, словно он был виновником происшедшего. И командир не ответил. Своей вины в их неудаче он не чувствовал, а обсуждать чужую вину ни с кем не хотел. Тем более с подчиненным или посторонним, каким, по существу, являлся для него этот фельдшер. Впрочем, о том же намекали и в особом отделе, где перед вылетом он проходил инструктаж и где оставил (уже не помнил, какую по счету) подписку о неразглашении. Похоже, спутников для него подобрали случайно, без должной подготовки к опасному заданию. Воспользовавшись его командировкой, вызвали тех, кого понадобилось отправить к партизанам. Хотя кто думал, что все так получится, что их сбросят не туда, куда следует, и их никто не встретит. Тем более — с его, в общем, не тяжелым, но весьма важным и секретным грузом.
— Ты где воевал? — спросил Гусаков, внимательно взглянув на сморщенное и багровое, видно недавно обожженное лицо Тумаша.
— В танковых войсках.
— Танкист, значит?
— Фельдшером был.
— Теперь партизаном будешь. Тоже неплохо, — скупо улыбнулся командир.
— На войне все неплохо, — просто ответил Тумаш. Его неприятное, безбровое лицо оставалось невозмутимо серьезным.
Гусаков подумал, что надо бы фельдшера, а не старшину послать в деревню, потому что старшина хотя и назвался разведчиком, но в разведку пошел, пожалуй, впервые. Впрочем, в их положении назваться можно было кем угодно — документы и погоны они оставили в штабе, а с виду были все одинаковые...