Наверно, именно то, что сам ляжешь, — важнее всего. Для каждого. И для него тоже. Потому что и он в западне. Парня ни отпустить, ни взять с собой невозможно. Сразу прицепится особый отдел — почему, откуда, кто разрешил? А то и — с какой целью, по чьему заданию? Нет, лучше всего, если парню — хана. И для него лучше тоже.
Из сосняка вылез Тумаш, настороженно остановился поодаль.
— Тумаш, ты большевик?
— Беспартийный.
— Дети есть?
— Нет, не женат, не успел. А что?
Помедлив с ответом, командир сказал:
— Возьмешь парня, отведешь в кусты и пристрелишь.
Тумаш молча стоял, словно глухой.
— Ну что молчишь? Исполняй!
— Думаю, что вы сдурели.
— Сдуреешь! — нервно вскричал Гусаков. — С вами сдуреешь! Вы что — не понимаете, что я не имею права вести его на базу? Там штаб соединения, что они скажут? Они же нас к стенке поставят, понимаешь? Или ты не знаешь, что такое органы?
— И тут органы! — проворчал Тумаш. — Ну что ж... Мое дело маленькое, прикажете — выполню. Но я не отвечаю. Вы...
Бормоча что-то, он полез в сосняк, и Гусаков остался один. Его трясло — от мокрой одежды, вечерней прохлады, нервного возбуждения — от всего вместе. Недолго постояв так, он также пролез сквозь сосняк на то место, где они выбрались из болота. Тумаша с парнем там уже не было. Опершись локтями о колени, на берегу сидел старшина, похоже, он также дрожал от знобящей к вечеру болотной стужи.
— Пошел?
— Повел, — чужим голосом произнес старшина.
Рядом лежал вещмешок командира, а также санитарная сумка и вещмешок Тумаша. Винтовки его не было. Командир надел на плечи свой вещмешок, спрятал в сумку карту.
Они стали ждать — ждать выстрела. Но выстрела почему-то не было. Вдоль берега, тревожно хлопая крыльями, пролетела утка, за ней другая. Уж не повел ли он парня далеко, думал Гусаков. Все-таки фельдшер фронтовик опытный и не должен упустить подростка, если бы тот захотел бежать. Да и не должен бежать. Если с ним вежливо, обходительно, чтобы излишне не волновать. Хотя подозрительно, что фельдшер так легко согласился. Все же, наверно, чтобы застрелить человека, надо обладать особой решимостью, которой у Гусакова не было. Он на войне не убил еще ни одного немца — не было случая. В этом смысле перед Богом его совесть чиста. Хоть это утешало его.
Выстрела они ждали напряженно и долго, не в состоянии сдержать нервную дрожь. И выстрел наконец грохнул — не так и далеко, в сосняке. Глуховатое в тумане эхо перекатилось через болото и заглохло. Возможно, достигло и заветного их Борка. Уже можно перейти на ту сторону сосняка и забираться в болото, чтобы проделать остаток пути. Но сперва следовало дождаться Тумаша.