Родион Несторович сам разлил хмельное по чаркам, взял свою.
— Ну, Юрий Данилович, спасибо тебе, что не побрезговал нашим домом, освятил своим приходом наш двор и наше новоселье. Твое здоровье, князь.
Выпили по чарке, хозяин сразу начал наливать по второй. Юрий понял, что все ждут его слова.
— Ну что, Родион Несторович, я рад, что ты пустил на Москве крепкие корни и уже на рати успел доказать преданность нашему дому и что, глядя на тебя, потянулись к нам другие бояре из Киева. Чем больше прибудет к нам таких людей, как ты, тем сильнее будет наша Москва. Уже сегодня, опираясь на таких людей, как ты, Родион Несторович, я могу справиться с любым княжеством, которое захочет потягаться с Москвой.
— Я подумал, Юрий Данилович, что теперь никто того не захочет,— ввернул словцо Родион.
— Есть некие, которым неймется нас копьецом пощекотать. Есть,— сказал Юрий Данилович, опрокидывая в рот очередную чарку.
После третьей чарки князь высказал пожелание музыку послушать.
— Счас будут лицедеи,— с готовностью отозвался хозяин.— Михайла, зови.
— У тебя, никак, и лицедеи свои? — удивился князь.
— Да нет, Юрий Данилович, то мой конюх и тесляр вы-комаривают.
Явились музыканты, один с двенадцатиструнной кобзой, а второй с ложками.
— А ну, вдарьте мою,— приказал Родион.
Грянули струны кобзы, ложечник запел:
За Днепром широким, на горе высокой
Стоит город красный — Киев златоглавый,
Там живут поляне — воины лихие.
Трещат на Почайне лавки от товаров.
И плывут из греков паволоки, сласти.
Нет богаче града на Днепре бескрайнем.
После песни князь взглянул испытующе на взгрустнувшего Родиона, спросил:
— Уж не скучаешь ли по Киеву, Родион Несторович?
— Скучаю, князь,— вздохнул боярин,— Но того уж нет там, о котором песня пелась. Нет. После Батыя все еще не оправился город. Да и вряд ли оправится, покою там никакого от поганых. Митрополит не зря ж утек во Владимир. А ну, хлопцы, плясовую.
Музыканты заиграли плясовую, откуда-то как черт из-под лавки выскочил лихой плясун и так затопал, что половицы заходили ходуном, на столе чарки закачались.
Князь не заметил, когда из-за стола исчез его милостник Романец. Потом пили еще. Захмелевший князь угощал музыкантов. Они исполняли еще песни, и грустные и веселые.
Начало темнеть, и слуги внесли два трехсвечных шандала, установили меж блюд на столе. Веселье продолжалось.
— Я выйду по нужде,— шепнул в ухо князю Протасий, поднимаясь из-за стола.
— Глянь там, куда Романец пропал.
— Хорошо.
Тысяцкого долго не было, а когда появился в дверях, поманил к себе князя, чтобы сказать что-то.