— Эт так,— согласился уличанский староста Беек.— Скидываться надо. На рать скидывались, отчего тут-то упираться?
— Я бы в немцы за хлебом поехал,— сказал Гостята,— так в пути пограбят. На море Варяжском пираты шныряют, не отобьешься. Вон Митьку Слепцова как есть до нитки обобрали, хорошо хоть, живота не лишили.
— А може, наймешь Ермилу с его ватагой для охраны-то? — молвил Михаил Ярославич.
— Э-э, Ермила заломит, что никаким хлебом не расплатишься. Да и он, слышал, на Волгу гулять собирается.
— Вот и плохо, что на Волгу. Владыка просил отговорить его от Волги. Да и я, если захвачу его с разбоем там, не помилую. Михаил Климович, ты как посадник найди Ермилу, отговори его от худого. Пусть лучше с Гостятой плывет, чрез море Варяжское от пиратов охраняет его.
— Он же запросит кучу серебра.
— Верно. Вот и надо Гостяте помочь в этом, собрать ему со всего мира для найма ватаги.
— Правильно молвишь,— поддержал Степан Душилович.
Загудело полавье одобрительно: «Пра... Верно... Мы за-все...»
Нашлись и спутники Гостяте — Онфим Рыжко да Ждан Гурята — тоже люди не бедные. Сразу почуяли, что большой корыстью пахнет, обещали по два струга снарядить.
— Ну вот,—радовался князь,—пойдете в семь-восемь стругов да с ватагой удалых молодцов — никакой пират вас не тронет.
— На Ермилу ежели какие налетят,— сказал, ухмыляясь, Степан Душилович,— так от него без порток побегут, ежели вырвутся.
Уже в темноте воротился Михаил Ярославич на Городище. Печи были протоплены, хотя и надымили порядочно, но все ж в горницах жилым запахло. С поварни принесли ухи и калачей. Вместе с князем сели Сысой и Федор Акинфович.
— Ну как вече? — спросил Федор.
— Да ничего вроде. Приговорили сбирать с вятших по пять гривен, с мизинных по две ногаты.
— Это для чего же?
— Ватагу нанимать и голодающих подкармливать. Беску велели поварню для них ладить. А как у тебя?
— Сторожей расставил и уж успел прибить одного татя.
— Как?
— Ну, как? Дубинкой.
Михаил Ярославич даже ложку отложил, посмотрел задумчиво на огонь свечи, молвил, вздохнув:
— М-да. Дубинкой голод не избудешь, Федя.
— Ну, а что делать? По Русской-то Правде, коли вор на месте захвачен, убивать можно.
— Можно. Кто спорит? А токо жить-то всем хочется.
— А дворский доволен был, так и сказал: так, мол, им и надо.
— Ну, дворский никогда не голодал. И потом, он им простить стогов не может и амбары пограбленные. А голодный и архиерей украдет.
— А как наместничество мне? Приговорили?
— Приговорили. Куда они денутся. Так что, Федя, останешься за меня. С посадником и тысяцким не ссорься, они мою сторону держат. Городище не давай растаскивать. Ну, и дворского найди помоложе, Никите давно на покой пора. А я в Тверь ворочусь, а то кабы там Даниловичи мне чего нового не удумали. С них может статься.