Понимая, что от ханского посла кое-что зависит, Михаил Ярославич отпустил его, не только напоив-накормив и отдав ему пленных татар, но и вместе с его спутниками щедро одарил. Провожая, сказал:
— За княгиню Агафью не беспокойся, она в тепле и в холе у меня. А Юрию передай, что я склоняю его к переговорам. К мирным. Пусть сообщит мне, где желает со мной встретиться.
— Хорошо, я передам. Я сведу вас.
Весть о разгроме повергла в уныние Москву, в которую стали возвращаться уцелевшие ратники. Промерзшие, обмороженные, голодные. Рядовые являлись, а князя все не было. Наконец нашелся свидетель, сообщивший Афанасию Даниловичу:
— Князь ускакал с новгородцами.
— А Борис? А княгиня?
— Эти, кажется, в плену.
Вечером князь Афанасий говорил Родиону Несторовичу:
— Вот меня еще звал. Поехал бы, ныне б в петле болтался.
— Да ну... Князь Михаил на это вряд ли решился бы.
— Он мне сказал: еще раз попадешься, повешу.
— Ну, это он припугивал.
Через несколько дней ввечеру прискакал из Твери гонец от великого князя:
— Великий князь Михаил Ярославич ждет князя Юрия для ряда.
— Но его нет.
— Где же он?
— Видимо, в Новгороде.
Гонцу отвели для ночлега клеть, коня увели в конюшню, привязали к яслям с душистым сеном.
Мотря заявилась к Стюрке:
— Слыхала?
— Что?
— Ну, эта-то, твоя разлучница, в полоне.
— Ну и черт с ней. По мне, век бы ее не было.
— Ох, и дура ж ты, Стюрка, тебе само в руки плывет. А ты?
— Что плывет-то?
— Ты что? Не соображаешь? Мелешь: век бы не было, а сама и пальцем шевельнуть не хочешь.
Стюрка выпучила на «тетку» телячьи глаза, и вдруг ее осенило:
— Ты, ты... это?
— Именно это. С гонцом отправишь гостинец дорогой княгинюшке.
— Но у меня нет этаво...
— У меня есть. Еще с Польши в амулетке вожу. Вишь, и сгодилось. Стряпай пироги, запечешь в какой-нито. И разлучницы как не бывало.
— Тихо ты,— испуганно зажала ей рот Стюрка.— Не дай Бог услышит кто.
Почитай всю ночь не сомкнула Стюрка глаз, боясь проспать. Еще и светать не думало, а она уж печь растопила. Заворчавшей поварихе молвила:
— Нашей княгинюшке гостинца хочу послать. Поди, в полоне-то заморили сердешную.
— Ну, это святое дело,— согласилась старуха.
Однако, когда Стюрка напекла и уложила в туес горяченькие, вдруг забоялась: «А что, если гонец вздумает попробовать?»
Явившейся Мотре сказала о своем сомнении:
— Ой, чтой-то боюсь я, Мотрюшка. Захочет гонец в пути съесть-то. Что ж будет-то?
— А ты в самый низ положи энтот-то.
— Да и так внизу.
— А чего тогда бояться, ежели несколько сверху возьмет... А лепш знаешь что? Напеки ты ему отдельно, да так и скажи: это, мол, для княгинюшки, а этот, мол, тебе за труды, чтоб доставил, значит.