Сысой и Михаил быстро переглянулись. Отвечал княжич:
— Мы, дедушка, княжьи гриди.
— А-а, стало, коло князя кормитесь?
— Возле него, дедушка.
— А как тут оказались?
— Да рыбачили, невод таскали.
— И он тут? Князь-то?
— Да нет, он во Твери.
— Ну да, конечно. Ему, чай, не до рыбалки. Делов много. Век прожил, а князя не видел, хоша дань и платил. Не сподобился зреть. Не сподобился,— вздохнул старик,— За данью-то все тиуны являлись, не князь. А то еще баскаки как-то рыскали. Ну эти последнюю шкуру сымали, скоких в рабство угнали. Страсть. Не зря их после побил народ. А князь-то ниче, свой, поди, жалеет своих-то? А? Впрочем, кто нас жалеет? Разве что Свиля-батюшка.
Ув-вув! — тявкнул пес.
— Понимает, все понимает.
Вернулась хозяйка с тенетами и пучком льняных пачесей, за ней явились в дверях дети — мальчик и девочка.
Смешав тенета со слюной, заставив плевать на них и самого Сысоя, и Михаила, женщина обложила покусанную ладонь, замотала льняной куделью, завязала и наконец разомкнула уста:
— В другорядь не дразни щуку.
— Спасибо, хозяйка. Не буду,— усмехнулся Сысой.
Попрощавшись со стариком, они вышли во двор. Там молодой мужик — хозяин — трудился над оградой, вбивая колья. Сняв шапку, поклонился отрокам, определив по одежде, что не из черных они, из вятших.
— Где ж вы пропали? — встретил их с упреком Александр Маркович.— Уха уже остыла.
— Ничего,— отвечал княжич,— поедим, какая есть.
— Мы ждали, ждали, и я велел разливать и есть.
— Правильно велел, Александр Маркович.
Но уха оказалась горячей, поскольку под котлом еще горел огонь, холодной была лишь рыба, давно вынутая из ухи.
Корзину с рыбой погрузили на лодью, и рыбак, забросав ее свежей травой, отплыл с ней к городу, дабы отвезти свежей до крепости.
Оставшиеся с княжичем гриди расседлали коней, сняли седла, потники. Стали обустраиваться на ночлег. Седла в голова, потники под бока, накрывались кафтанами. Коней спутали и пустили пастись под присмотром сторожа. К костру натаскали сушняку и нарубили его, огонь должен гореть всю ночь, чтобы отпугивать зверя.
Далеко за полночь, уже ближе к рассвету, на огонь подъехал верховой. Гридь, сидевший у костра, привстал и руку уж на рукоять меча положил.
— Где княжич? — спросил подъехавший, и гридь признал ловчего Митяя.
Ответить не успел, отозвался сам Михаил, проснувшийся от этого вопроса.
— Я здесь,— сказал, откидывая корзно.
— Беда, Михаил Ярославич. Вчера днем помер князь Святослав.
— Как? Почему? — вскочил сразу Михаил, сон с него как рукой сняло.— Не болел же.
— Вот то-то. Днем ходил, распоряжался. У конюшни присел, с конюхами говорил, и те что-то смешное рассказали. А он засмеялся и вдруг умолк. Кинулись, а он уж мертв, только в глазу слезинка явилась. Матушка княгиня за тобой послала. Я уж изыскался, хорошо, огонь увидел.