Для всей семьи княжьей, да и челяди это было громом с ясного неба. Многие думали, что княжна заплачет, заголосит по жениху. Прислушивались, взглядывали на окна ее светелки.
Но там тихо было. Хотя княжна заперлась у себя и никого не пускала. И плакала и печалилась, но не столько о женихе, сколько о судьбе своей: кого любила — того не дали, кого ждала — тот умер вдруг.
А вдруг ли? А не наказание ли ей от Бога, что сердцем изменяла суженому-ряженому? Рядилась с княжичем жить, а сама на другого смотрела. Завидовала.
Ефросинья падала ниц перед иконой Божией Матери, молила истово:
— Прости меня, Богоматерь, за прегрешения мои, за мысли мои корыстные, за взгляды мои завидущие, за слова мои, всем обидные. Прости.
Била поклоны низкие, лила слезы обильные. И Богоматерь смотрела на княжну сочувственно, словно что-то сказать хотела.
И сказала. Но уже во сне горячечном услышала княжна ласковое слово, с Неба идущее:
— Не печалься, милое дитя, стань невестой сыну моему.
— А можно? — спросила Ефросинья, и вдруг на сердце ей стало легко и благостно: «Да, да, я стану невестой Христа. Я дева непорочная. Христос примет меня».
И когда днем княгиня появилась у дочери, она молвила ей тихо, смиренно:
— Мама, я ухожу в монастырь.
— Как?! — воскликнула пораженная Ксения Юрьевна.— Почему?
— Меня позвала Божия Матерь, я хочу послужить Христу.
Ефросинья не плакала, говорила отрешенно. Теперь заплакала княгиня, хорошо понимала она дочь и не смела перечить слову Божьей Матери.
Через два дня княжну Ефросинью Ярославну увезли в девичий монастырь, что стоял в излучине реки Тьмаки. Увозили на той самой коле, которую ладили для отправки ее в Переяславль на венчание.
Вскоре ее постригли в монахини под именем Елены. Для матери и брата она была потеряна навсегда.
— Михаил Ярославич, великий князь Дмитрий на тебя рать собрал,— сказал Данила.— Мы приехали предупредить тебя.
— Где он сейчас?
— Идет на Кашин с новгородцами.
— Почему именно на Кашин?
— Туда он велел привести полк ростовского князя Дмитрия Борисовича. А уж с ним идти на тебя.
Михаил взглянул на пестуна, стоявшего у окна.
— С чего это он вздумал на нас, Александр Маркович?
— Это его спросить надо. Может, еще Святослав в чем ему не угодил, на тебе взыскать хочет. А может, погрозить, чтоб не забывали, кто он есть.
Новгородцев пригласили за стол вместе с князем пообедать. Гостям Михаил велел подать хмельного меду в корчаге, сам пил сыту.